Дочь предателя - [23]
— Ясно, — перебила я севшим шепотом.
Я сказала спасибо за то, что разбудил. Теперь утром не буду позорно сопливиться.
Ленинград, который еще несколько дней назад казался наказанием, стремительно превращался в недосягаемую мечту. Он был где-то там, в настоящей жизни, куда мне путь заказан.
— Она разве имеет право?
— Не хлюпай, — сказал он. — Не показывай виду. Поживешь в Калинине, освоишься и сбежишь. Или напишешь своему директору. Приедут и заберут.
Это была хорошая мысль.
Вениамин сидел на корточках рядом со мной. Я чувствовала его тепло.
— Может, тебя еще отец найдет.
Я качнула головой. Он понял по-своему.
— Думаешь, нас просто найти? Мне вон фамилию поменяли. И тебе, наверное, поменяли.
Нет, мне не меняли. Мне дали фамилию по названию поселка, где жила на поселении мать и родилась я, но я хотела сказать не это. Если бы у нас было время, я объяснила бы, что такой гад мне не отец. Спасибо, такого не надо. Мать-то хоть сдохла, а этого ничего не берет.
На перроне захрипел репродуктор.
— Ляг, — приказал Вениамин и, укладываясь на свою полку, добавил шепотом: — Все равно нас найдут.
Голоса переместись в вагон. Сопровождающая, продолжая чему-то смеяться, вошла следом за капитаном в купе, к нам не заглянув. Вернулись Витя и Марс. Подышал мне в лицо и лег на пол в проходе между полками.
— Марс, рядом! Сюда! — тихо скомандовал Витя.
Пес приподнял голову, но не двинулся с места.
— Пес с тобой, — сказал ему Витя. — Наступят ночью на хвост, сам будешь виноват.
* * *
Я не умерла и той ночью.
Хотя голова болела, и я снова плыла в тумане, похожем на темные коричневые клубы.
Хотя в ту ночь поняла, что мне от них никуда не деться. Отправься я хоть на Северный полюс, туда вместе со мной поедет серо-коричневая картонная папка и вместе с ней они.
Наверное, той ночью меня спас конвойный пес Марс. Он поднялся, сел со мной рядом, положил лапу мне на живот и так сидел долго, и я, в конце концов, почувствовала тепло и вернулась назад. Рядовой срочной службы Витя влил мне в рот воду вместе с таблетками, бормоча испуганно: «Ведь было же все хорошо». Значит, он гулял с Марсом где-то в сторонке и не слышал, о чем говорили наша тетка и капитан, иначе плюнул бы и спал себе спокойно. Только собаке было все равно, кто я на самом деле. Яблочко от ядовитой яблоньки.
Глава 4
Первая драка случилась через несколько дней. Мы остались втроем. Вениамина забрали сразу, от вагона. Его увезла сотрудница из Сонковского интерната, приехавшая ночным поездом. Борька с Женькой встали рядом плечом к плечу, прикрывая меня от ударов. Я сама высунулась из-за их спин.
— Нá тебе!
Я зашаталась, опрокинувшись на стену.
— Нютка! — заорал Борька так, будто меня зацепило фашистской пулей, и замолотил кулаками воздух, как мельница. Он, наверное, кого-нибудь бы убил, если бы не вбежали взрослые.
Все, кто участвовал в драке, едва не остались без обеда, а меня отвели в медпункт.
— Болит? — равнодушно спросила медсестра.
— Нет, — ответила я.
Она посмотрела на меня молча.
— Ладно, — сказала она наконец. — На, выпей. — А когда я выпила лекарство, приказала: — Лежи. — И вышла.
Лежать не захотелось. Я смотрела в окно.
Обед мне привезли на каталке. Суп был остывший и картошка остывшая, зато хлеба положили горкой. Я все съела и задремала на кушетке, покрытой холодной клеенкой. Медсестра вернулась, когда за окном смеркалось, и скривилась при виде меня так, будто не ожидала увидеть. В руке у нее была кружка с дымящимся чаем.
— На, пей, — сказала она.
Она поставила на каталку кружку, положила две лимонные карамельки и вышла. Я выпила горячий сладкий чай с карамельками и снова задремала. За окном пошел дождь. Впрочем, смотреть там все равно было не на что, кроме как на мокрый серый забор, с ржавой проволокой поверх досок, и клочка еще более серого неба.
На этот раз медсестра вернулась скоро.
— Все, — сказала она. — Я домой. Выметайся.
Я буркнула «спасибо» (за карамельки) и пошла на ужин.
За столом меня ждали Борька с Женькой. Они заняли мне место.
— В общем так, — сказала в столовой старшая воспитательница Ольга Ивановна, глядя на нас своими красивыми ледяными глазами. — Мне плевать, кто тут за кого, но если в мою смену что-нибудь с кем-нибудь случится, придушу своими руками.
Голос у нее был ясный, звонкий, и по нему все поняли, что придушит ли, нет, а неприятности обеспечит. Крупные. Она была невысокая, тонкая, в туфлях на каблуках. С очень прямой спиной и гордо вздернутым подбородком. С короткой стрижкой и завитыми на бигуди русыми волосами, которые к вечеру почти выпрямлялись — такие они были густые и тяжелые. Глаза у нее были светлые, а взгляд холодный, как стекло на морозе. Таким взглядом легко смотреть в лицо врагу.
Мой главный враг сидел от нас через стол. При ее словах у него сжались челюсти, я это видела. Он был тоже не очень высокий. В интернатской саржевой рубахе и черных брюках, и вообще похожий на наших. Звали его Вовкой. Руки у него были худые с костлявыми кулаками, шея тонкая, а светлые волосы — коротко острижены, почти как у меня месяц назад. Серые глаза смотрели презрительно и твердо, как у Ольги Ивановны. Мне хотелось бы с ним подружиться, но мы были враги, а с таким врагом запросто не помиришься. Он был
