Дочь Генриха VIII - [93]

— Я так рада, что вы иногда приглашаете сюда Джейн Грей, — прошептала Мария. — Мне она кажется такой чудной малюткой.

— Ах, ее родители слишком загружают ее учебой. — В тоне Анны чувствовались одновременно презрение и насмешка. Она не испытывала никакого уважения к усиленному образованию, дававшемуся детям английской аристократии. — Поступая так, они думают, что уже выполнили все свои обязанности по отношению к ней. Но любовь гораздо важнее для ребенка, чем прекрасное знание греческого и латыни. Скажите мне, мать у нее по натуре добрая? Вы же хорошо ее знаете.

Мария заколебалась, думая о своей кузине, с которой вместе выросла. Фрэнсис была дочерью герцога Суффолкского и его жены Марии, младшей сестры короля. Сейчас Фрэнсис была замужем за маркизом Дорсетом. Джейн Грей была ее старшей дочерью, родившейся в тот же год и месяц, что и принц Эдуард.

— Фрэнсис всегда была очень сложной в общении и забиякой. Когда я была маленькой, она прямо-таки терроризировала меня.

— Судя по забитому виду малышки Джейн, на ее долю выпало такое же суровое обхождение. — Чепец Анны неодобрительно покачался. — Я попытаюсь уговорить ее родителей позволить ребенку провести Рождество со мной.

Они приблизились к тронному возвышению, и глаза Марии увлажнились при виде ее любимого единственного брата. Эдуарду было всего семь лет, но у него уже была фигура, исполненная чисто королевской грации и благородства, и самообладание уверенного в себе взрослого мужчины. Он унаследовал фамильную любовь к ярким цветам и выставленным напоказ драгоценностям, и сегодня на нем был камзол из малинового и белого атласа с экстравагантными разрезами на золотых рукавах, весь расшитый множеством драгоценных камней, в которых отражалось пламя жаровни. То, что король часто позволял своему сыну — ревниво охраняемому, оберегаемому и опекаемому, как ни один английский наследный принц до него, — посещать Анну в Ричмонде на несколько часов, говорило о доверии, которое он испытывал к миледи Клевской.

Рядом с ним сидела Елизавета в поношенном зеленом платье, являвшем весьма жалкий контраст с великолепием ее брата, а дальше Джейн Грей и еще одна маленькая девочка, тремя месяцами моложе Эдуарда. Это была Джейн Дормер, дочь того самого Уилла Дормера, который когда-то тронул впечатлительное сердце молодой Джейн Сеймур. Ее дед состоял управляющим при наследном принце, так что она пользовалась привилегией проводить много времени с детьми королевской семьи. Двое молодых Тюдоров и их двоюродная сестра Джейн Грей, все красивые, стройные и бледные, обладали удивительным фамильным сходством друг с другом. Были они похожи также в своем раннем пристрастии к учебе, которая в случае с Елизаветой показывала в ней чуть ли не будущего гения. Была еще и третья общая черта, отметила миледи Клевская, тайком поглядывая на них. Временами они бывали так непохожи на обычных детей. Их губы могли сжаться в жесткую линию, а лица принять ненатуральный вид, отразив присущие только взрослым людям настороженность и скрытность. Было просто облегчением перевести взгляд на маленькую Джейн Дормер и встретиться с прямым взглядом ее голубых глаз, увидеть щеки с ямочками и неожиданно вспыхивающую улыбку. Здесь было английское детство во всей его красоте, но у Джейн были счастливые, любящие родители, то, чего трое других детей никогда не знали.

— Вы, маленькие озорники, чего это вы уселись за карты? — мягко выбранила их Анна.

— Но, мадам, в этом нет ничего плохого, — вежливо запротестовал Эдуард. — Иначе моя сестра не занималась бы этим постоянно. — Он посмотрел на нее из-под полуопущенных ресниц, и Мария бессознательно улыбнулась в ответ. Карты и все прочие азартные игры были ее слабостью, и часто проигрыши основательно подрывали ее и так тощий бюджет.

— Ну и во что же вы играете?

— Эта игра называется «папа Юлиан», — пропищала Джейн Грей тоненьким голоском. — Но это глупое название, потому что все мы знаем, что никакого папы нет.

— А вот и есть, ты, гусыня, — ответила ей Елизавета, тасуя карты в своих красивых руках. — Мой отец король, епископ и папа. Разве нет, Эдуард? Папа Генрих, — добавила она, и тут же ее глаза остановились на разгневанном лице Марии.

— Как ты смеешь так говорить!

— Я не имела в виду ничего плохого, — запротестовала Елизавета, как всегда, когда ее бранили.

— Ты нахалка!

— Разве это нахальство — говорить правду? Ну что же, хватайте меня и тащите на костер.

— Твои выражения отвратительны, вульгарны и грубы, — бушевала Мария, забыв уже, с чего начался разговор. — Наверное, ты набралась их у слуг и конюхов.

— Ну и что такого, скажите мне, пожалуйста, если я общаюсь с ними? Они разве не люди? — проворчала себе под нос Елизавета, и Анна решила, что пора тактично вмешаться. Она уже начинала привыкать к постоянным ссорам, которые неожиданно возникали из ничего между сестрами.

— Пойдем, Мария, мы должны послушать рождественские гимны, прежде чем вы уедете, — сказала она и повлекла свою падчерицу прочь через зал и по переходам к церкви.

Марию всю трясло от испытываемых чувств, гораздо более глубоких, чем те, которые могли быть вызваны этим незначительным происшествием. Она любила Елизавету, когда та была малюткой, а потом маленькой девочкой, но в последнее время в их отношениях появилась какая-то желчность. Только что, как это уже не раз бывало, ее сестра смотрела на нее глазами Анны Болейн, отличными по цвету, но несущими в себе ту же дерзкую насмешку. Она взорвалась: