Дочь Генриха VIII - [92]

— А теперь я покажу вам кое-что в кухне, — проговорила Анна, и тут же на свет был извлечен новый вид вертела, установленного перед одним из огромных очагов. Железная ручка позволяла поворачивать куски мяса над сковородой с подливкой, оставляя на долю поваренка гораздо более легкую и менее жаркую работу, чем крутить их руками.

— Его величество пришел в восторг при виде его, когда последний раз приезжал сюда, — сказала Анна с самодовольством в голосе.

— Мой… отец? — Лицо Марии отразило недоверие. Ни на долю секунды не могла она представить себе короля проявляющим хоть малейший интерес к домашним заботам.

— Ну конечно же, — заверила ее Анна, усмехаясь удивлению, появившемуся на лице Марии. — Я обнаружила, что он очень интересуется всем, что связано с домашним хозяйством. Он даже попросил у меня несколько советов по этому вопросу, чтобы применить какие-то из них у себя во дворце.

Рот Марии открывался и закрывался беззвучно, как у вытащенной из воды рыбы, пока она усваивала эту вновь высветившуюся грань характера отца. Казалось, что этой спокойной, безмятежной женщине рядом с ней чудесное, всемогущее божество, вселявшее благоговейный ужас в сердца своих детей, на мгновение приоткрыло совсем другое существование. Анна взирала на ее оцепенение с легким налетом превосходства во взгляде. На руинах их кошмарного брака они с королем смогли возвести новое здание приятного товарищества, чем несказанно удивили всех при дворе. Освободившись от неприемлемой для него необходимости сожительствовать с нею, Генрих проникся к ней чувством уважения как к личности, чувством, которому завидовали многие. Хотя сам он вряд ли обладал таким качеством, как честность и прямота, он уважал их в других и открыл для себя, что может свободно разговаривать с Анной, почти так же, как когда-то беседовал со своей любимой сестрой Марией. Он навещал бывшую жену в Ричмонде, когда мог выкроить несколько свободных часов из своей занятой жизни, одобряя все изменения, которые она внесла в дом его родителей, и ее дальнейшие намерения. И хотя слова «большая фламандская кобыла» все еще ассоциировались у многих с Анной, ей удалось свести это к безобидной шутке без примеси горечи.

Мария проговорила с сомнением в голосе:

— Может быть, моему отцу нравится обсуждать такого рода вещи с вами, потому что у ее величества мало склонности заниматься домашними заботами.

— Ах, Кэтрин! Столь образованная леди, вечно занятая чтением, писанием и переводами, никогда не унизится до того, чтобы обсуждать что-нибудь такое из домашнего хозяйства, как достоинства нового вертела. — Глаза Анны сверкнули злобой, и Мария отвернулась в сторону, чтобы скрыть улыбку, зная скрытую враждебность своей мачехи к нынешней королеве. Странно, Анна не испытывала ничего подобного к малышке Говард, сменившей ее на троне, но Кэтрин Парр раздражала ее своей образованностью, острым умом и прочими достоинствами. Анна презрительно фыркнула и взяла Марию под руку.

— Пойдемте посмотрим, как там дети, а потом я хочу, чтобы вы послушали, как мои сиротки разучивают рождественские гимны. — (В дополнение ко всем своим другим делам, она еще основала на территории поместья приют для сирот).

— Анна, вы кажетесь такой счастливой и благополучно устроившейся здесь. Вы никогда не скучаете по Клевсу?

— Скучала вначале, когда ненавидела Англию.

— Но сейчас вы нас хоть чуть-чуть полюбили? — поддела ее Мария.

— Больше чем чуть-чуть, — призналась та. — Я полюбила ваши прекрасные ландшафты, так отличающиеся от плоских земель моей Фландрии. И полюбила английский народ. — Она широко раскинула руки. — Что ж, это правда, что они раздражали и сердили меня поначалу. Они так ленивы, грязны, самодовольны и падки до удовольствий. И так бессердечны. Они будут кричать от радости, видя, как свирепые псы рвут на части хромого старого медведя, и толпами будут стекаться, чтобы посмотреть, как какого-нибудь несчастного волокут на казнь. И все-таки, — она запнулась, подбирая слова, чтобы лучше выразить свою мысль, — те же самые мужчины и женщины могут быть совсем другими. На праздник Весны они идут в лес, чтобы нарвать цветов, и танцуют свои красивые танцы в костюмах героев легенды о Робин Гуде на зеленых лужайках и веселятся от души на каком-нибудь пышном празднике. Когда я ехала через Лондон на свою свадьбу, они приветствовали меня, иностранку, на всем пути выкрикивая здравицы в мою честь.

— Значит, мы не так уж плохи?!

— Хороши или плохи, вы для меня всегда интересны, — призналась Анна. С каким-то внутренним озарением она вдруг подумала, что Генрих был идеальным королем для этих раздражительных, непредсказуемых англичан. Он сам являл яркий пример их характера, одна сторона которого была грубая и жестокая, а другая — сентиментальная, артистическая, любящая все прекрасное. Он был так же сложен, как и его народ, потому-то они так понимали и подходили друг другу.

Они вышли в Большой зал и остановились, наблюдая за четырьмя ребятишками, собравшимися вокруг жаровни на помосте для трона. «Они играют в карты», — покачала головой Анна. На карточные игры в Клевсе смотрели неодобрительно, но здесь, при английском дворе, карты процветали наряду с прочими азартными играми.