— Сжечь убийцу!
Эти слова все еще продолжали эхом звучать в ушах у Марии, скакавшей верхом сквозь ночь. Волосы выбились из-под капюшона, ветер растрепал их совершенно, совсем как те безжалостные люди, что так неуважительно обращались с ней недавно в ее столице Эдинбурге. Платье под накидкой было разорвано; она сама рванула его в порыве отчаяния, когда стояла у окна в доме Провоста, а разъяренная толпа орала внизу. Перед ней до сих пор мелькали их ожесточенные лица; красное пламя факелов отражалось в их глазах, когда они выкрикивали:
— Сжечь изменницу!
«Среди них нет ни единого друга, — подумала она. — Неужели в этой жестокой и варварской стране не найдется никого, кто помог бы мне?»
Мэйтленд Летингтонский, смутившись, перешел на другую сторону улицы. И это сделал муж дорогой для нее Мэри Флеминг, бывшей, как и Мэри Битон, Мэри Ливингстоун и Мэри Сетон, одной из четырех ее самых верных подруг с детских лет! Мария звала Мэйтленда на помощь, но он не остановился.
Значит, нет никого. Ботуэлл сбежал. Она не отваживалась даже думать о Ботуэлле, так как воспоминания о нем пробудили бы вихрь эмоций. Где он сейчас, мужчина, силой овладевший ею, человек, который самонадеянно связал свою жизнь с ее судьбой? Он толкнул ее к падению и разрушению всего. Но разве волновало бы ее это, если бы сейчас он находился рядом? Враги не посмели бы так обращаться с ней. Она не скакала бы верхом в темноте, будучи их пленницей.
Конечно, Морэй, ее сводный брат, придет ей на помощь.
Где же Морэй? Там, где спокойно! Случайно ли Морэя никогда нет там, где возникают беспорядки? «В конце концов, — подумала она, — он все же мой брат, и что бы ни случилось, он всегда должен помнить об этом».
Но она слишком устала, чтобы размышлять; страх, гнев, отчаяние и голод истощили ее; она уже забыла, когда ела в последний раз. Она даже не думала о еде с того момента, как началась решающая битва у Карберри Хилла, повергшая ее в такое состояние. Возбуждение охватило ее перед сражением. Она уверовала в победу, поскольку Ботуэлл был с ней. Но даже он, каким бы изумительно мужественным он ни был, не мог сражаться с целой армией, когда его собственные — и ее — соратники перешли на сторону врагов. С момента смерти Дарнли последовали сплошные бедствия, потому что почти все поверили, что она сыграла некую роль в его убийстве, и было весьма легко настроить ее войско против нее. И все же она верила в успех, потому что Ботуэлл находился с ней. Храбрый, дерзкий, жестокий, он был грубым и неверным. Все это знали, и она сама неохотно и с ужасной горечью осознавала это. Зато не было более смелого человека на всей земле. Однажды он овладел ею, как и всегда впоследствии; он нагло ворвался в комнату и изнасиловал ее — королеву.
— Оставь его, — сказали ей. — Ему позволят уехать, если ты вернешься с нами в Эдинбург.
И она, как дурочка, поверила им, хотя он не верил. Она до конца своих дней запомнит то последнее страстное объятие, потому что никогда не будет такого, как он.
— Дура! — крикнул он. Ботуэлл обращался с ней как с королевой только в государственных делах. В личной жизни она была глупой женщиной, находившейся полностью в его власти. — Неужели ты не понимаешь, что они просто хотят разлучить нас, чтобы им было легче уничтожить тебя. Садись на коня. Мы еще можем ускользнуть от них. Мы поедем в Данбар… вместе.
— Нет! — воскликнула она, хотя ей страстно хотелось ускакать с ним. Они могли убить его. Они жаждали убить их обоих. Они пообещали ей оставить его в живых, если она поедет с ними. Они могут сделать так, что жизнь покажется ей хуже смерти: унижение, деградация, от которых они уже заставили ее страдать.
И она рассталась с ним. Он должен был бежать… она не знала, куда; а ей предстояла страшная поездка и ночь в доме Провоста, полная ужаса. Под окном ее комнаты поставили плакат, на котором был изображен убитый Дарнли и ее — ее и Дарнли — маленький сын Джеймс, стоявший на коленях и моливший: «О, Боже, рассуди и отомсти за случившееся со мной!»
Всю ночь разъяренная толпа орала о ее низложении. Рыча как дикие звери, они требовали жертвоприношения. А утром ей пришлось идти пешком в Холируд Хаус, дрожа от страха. Перед ней несли плакат, а толпа напирала сзади.
Она испытывала полнейшее отчаяние. Как ужасно то, что она перенесла. Но, наверное, могло быть и хуже.
Она продолжала ехать верхом, пленница этих мрачных, молчаливых людей… но куда?
В замке Лохлевен, построенном на острове посреди озера, царило возбужденное ожидание.
Весь день слуги и горничные готовили все к прибытию важного посетителя, и к ним просочились слухи, что это не кто иной, как плененная королева. Все прислушивались, не приближаются ли гости, взоры то и дело обращались на полоску воды, отделявшую остров от того берега озера, на котором можно было разглядеть крыши домов в Кинроссе. Она должна отплыть оттуда, лодка уже ждала ее.
У смотрителя замка, сэра Вильяма Дугласа, было нелегко на душе: он был не в восторге от той ответственности, которая возлагалась на него; он предвидел проблемы. Но это было поручение, от которого он не посмел отказаться. Он даже был признателен за то, что его сводный брат Джеймс Стюарт, граф Морэй, пожелал назначить его тюремщиком королевы, хотя и знал, что предстоят напряженные и бурные времена. Где бы ни появлялась Мария Стюарт, всегда возникали неприятности, и вряд ли Лохлевен избежит их.
