Дочь Дома - [45]

VI

Швейцар медленно закрыл дверь. В этом действии выразилась полная мера человеческого любопытства. Мора услышала этот звук и почувствовала на себе его заинтересованный взгляд. Она стала думать, что не имеет права находиться здесь, в гостиной Джонни. В комнате было темно, занавески плотно закрывали окна. Все же она неохотно раздвинула их. Мора почувствовала, что как бы вмешивается в нечто, находящееся за пределами дозволенного, обращается с предметами, не являющимися ее собственностью. Однако когда сильный свет затопил комнату, это показалось нормальным и обыкновенным… Первое, на что она обратила внимание, была пыль. Мора увидела ее на столе у окна. Нетронутая многодневная пыль. От слабого движения воздуха, когда Мора раздвигала занавески, на стол начали опадать темные, увядшие лепестки розы. Она протянула палец и потрогала другой цветок. Тот тоже, сухой, как бумага, упал с еле слышным, но отчетливым шорохом. Там были белые розы среди красных. Они полностью распустились, но края их уже начали покрываться коричневыми пятнами и цветы сделались жесткими на ощупь. Ей не хотелось видеть их хрупкие сердца, выставленные вот так напоказ, или уродливые жесткие стебли, когда лепестки слетают при одном прикосновении. Она знала, что красные розы увядают раньше белых, как будто вся их сила тратилась на приобретение окраски. Но красные розы были любимыми цветами Ирэн. Всю зиму она выискивала дорогостоящие искусственно выращиваемые цветы для украшения этой комнаты. Они выглядели здесь чуждыми, мертвыми при солнечном свете, когда на воле стали распускаться первые бутоны.

Никто тут не убирал, никто не открывал окна и не очищал пепельницы с того дня, как Ирэн покинула эту комнату. Да и сам Джонни, как ей было известно, заходил сюда лишь на пару минут, чтобы взять кое-какую одежду. Квартира казалась заброшенной. Ее покрывало равнодушие, более густое, чем пыль. Мора снова посмотрела на розы, думая с чувством потрясения и горя обо всем, что произошло с того времени, когда они были свежи. Прошло всего четыре дня, но этого оказалось достаточно, чтобы резко изменить направление их жизни и за это время даже почти привыкнуть к перемене. И все же перемена была неполной. Теперь она ждала появления Джонни.

Была незабываемой каждая подробность этих четырех дней. Впервые она будет разговаривать с Джонни с тех пор, как они распрощались на палубе «Радуги».

Никак невозможно забыть страх Десмонда, когда Мора сказала ему, что они с Джонни любят друг друга. Отец не оставлял ее одну в то утро, не желая спать после ночи, проведенной в больнице, пока не высказал все доводы и убеждения, умоляя подумать о том, что она делает. Отец понял, наконец, что Джонни стал свободен, а она, его дочь, будет делать то, что захочет Джонни. Десмонд был потрясен, потому что видел, как разрушились его мечты о ее жизни в Ратбеге, а она сама находится вне пределов его досягаемости и влияния.

Поэтому сейчас Мора сидела в этой покинутой комнате, глядя на вещи, которые она видела много раз раньше, и ждала Джонни. Это была типичная лондонская квартира, обставленная с однообразием, которое подавляло любого, кто видел ее слишком часто. Ирэн и Джонни жили в ней без интереса, без всякого определенного чувства к ней. Как ни странно, Ирэн была безразлична к местам, где проживала… Безразлична, за исключением выражения своей страсти к красивым цветам. Приходящая ежедневно горничная с трудом и раздражением терпела их неряшливость, небрежный образ жизни. Все, что они добавляли к первоначальному стилю, были книги, цветы и большие картины.

Но больше здесь не будет никаких изменений, потому что завтра Джонни вылетает домой в Нью-Йорк.

Когда Джонни задержался на пороге, Мора медленно повернулась, чтобы взглянуть на него. Она встала, но они не двинулись навстречу друг другу, их разделяла вся комната, а также, казалось, сознание всех событий последних нескольких дней. Джонни выглядит нисколько не хуже, думала она, чем на дознании и похоронах. Загар с него не сошел. Он был одет в серый фланелевый костюм, пиджак не был застегнут. Он всегда носил одежду так, что свидетельствовало об отсутствии честолюбия. Она заметила, что солнце оставило золотистый след на его волосах.

— Привет, Мора.

— Привет, Джонни.

Он сунул руки в карманы и вышел на середину комнаты. Их приветствия были, почти робкими, как у детей.

— Прости, что заставил тебя ждать, — сказал он. — Я не мог придумать другого места, где мы могли бы спокойно поговорить.

— Да, я знаю. Я не возражаю.

Разговор замер. Они слишком хорошо знали, что должно быть сказано до окончания этой встречи. Ни один из них не имел ни решимости, ни силы, чтобы начать.

Джонни осмотрел комнату:

— Извини, что здесь не убрано. Я попросил горничную не приходить… Все должно быть сделано в мое отсутствие.

Он подошел к окну, поближе к ней. Она смотрела, словно зачарованная, как он внезапно вынул руку из кармана и коснулся одной из засохших красных роз. — В этой квартире мне так многое не нравилось, — сказал он. — Обычно мне все равно, где я живу… Ты же знаешь, что у меня нет вкуса, и мне без разницы, если люди хотят поставить мебель в стиле Людовика XVI рядом с мебелью американского стиля. Но эта квартира гораздо хуже, чем просто плохого вкуса… Ирэн и я всегда были беззаботными. Мы всегда оставляли пятна на вещах и отрывали ручки дверей. Тут такого не случалось. Ее несчастье началось с этой квартиры. Даже цветы жили здесь меньше, чем в других местах.