Добрые книжки - [97]

Шрифт
Интервал

. «Они сломаны!» — кажется простонал Яков Петрович, но его никто не услышал.

— Нет, Яков Петрович, тебе за баранами не угнаться. — вздохнул Алексей Николаевич. —Мне сперва показалась, что ты быстро носишься по спортивной площадке, но после я понял, что ошибся, а ты плетёшься, словно, черепаха. Такими темпами тебе не похудеть.

— И что мне делать? — затрепетал умоляющим взором Яков Петрович.

— Я слышал про одного человека, который был толстым не оттого, что слишком много ел всякой всячины (гороха, сказать к примеру, он совсем не любил и не потреблял), а оттого, что внутри скопилось много собственного дерьма. — сказал Валерчик.

— Какого ещё дерьма? — испугался Яков Петрович.

— Ну что ты, дядя Яша, словно малое дитё, глупые вопросы задаёшь. Говна в нём с излишком накопилось, потому что не всё вылазило, когда в туалет ходил. Торопился, наверное, с унитаза соскочить да работой заняться, а оно внутри всё накапливалось и накапливалось. Я его в бане встретил как-то раз, он на тамошних весах взвешивался: двести четыре кг.

— И что он предпринял? — ещё больше напугался Яков Петрович.

— Пытался, конечно, выдавить из себя говно, упражнения какие-то использовал, а затем просто стал разговаривать с говном, просто по-человечески: уходи, дескать, говно, не люблю я тебя!.. Надо думать, он достал говно своими занудными разговорами, и оно сбежало.

— Я не буду с говном разговаривать. — запротестовал Яков Петрович.

— Если ты, дядя Яша, подолгу в туалете сидишь и все дела до последней капли справляешь, то вряд ли у тебя говна много накопилось. Я не сомневаюсь, да это и не для кого не секрет, что ты пожрать любишь, оттого тебя и в гости редко приглашают. Я думаю, внутри тебя накопилось много бесполезного жира, и этот жир из тебя нужно высасывать.

— Жир высасывать?? Чем??

— Надо постараться что-нибудь придумать. Пускай Алексей Николаевич придумает какой-нибудь хитрый высасыватель жира. Жироотсос.

— Валерчик! — поморщился от неурегулированного словечка Алексей Николаевич.

— А что такого я сказал?.. Мы же здесь собрались, чтоб помочь хорошему человеку, а для этого все средства хороши. Я же не предлагаю использовать психотропное оружие или сексуальное насилие с проникновением в злачные места, я предлагаю научный способ решения проблемы. Научно-механизированный.

— Ну, допустим. И что дальше?

— Я знаю, где можно найти пылесос с надёжным шлангом, а у меня в запасах имеется моторчик от старого мотоцикла. Если его подсоединить к пылесосу, то мощность прибора увеличиться, и мы этим устройством высосем весь жир.

— Алексей Николаевич, это хорошая идея. — угрюмо, но обнадёженно проговорил Яков Петрович. — Надо попробовать.

— Уж если ты согласен, тогда и мне нет интереса тебя отговаривать.

Валерчик получил ещё небольшую денежку на пылесос и пивасик, стремительно убежал и через пять минут возвратился, приняв позицию гордую, культурно-этнографическую, но заметно пошатывающуюся.

— Валерчик сказал — Валерчик сделал! — предъявил он добытые механизмы. — Пылесос ещё советский, а потому надёжный и крепкий. Называется «Чайка-3». Золото, а не пылесос.

Алексей Николаевич мастерски приладил моторчик к пылесосу и оглянулся вокруг в поисках электрической розетки. Неожиданно, но очень вовремя Валерчик вспомнил, что таковая имеется в подвале дома напротив. «Просто необходимо это вот шнур, — указал Валерчик на бывший импровизированный хлыст. — дотянуть до подвала и вставить в розетку, и тогда пылесос заработает.» И Валерчик вызвался совершить это опасное действо, но потребовал для храбрости денежку на пивасик.

— Опять пивасик? — занервничал Алексей Николаевич.

— Так ведь он натурально мне на пользу идёт. — пожал плечами Валерчик. — Я мыслить начинаю креативно, и этому вы сами только что свидетелями были: я вот про розетку в подвале сразу вспомнил!.. А так бы стояли мы тут в растерянности.

— Главное, не суй туда ничего мокрыми руками. — Алексей Николаевич вытащил носовой платок из кармашка Якова Петровича. — Руки вот вытри.

— Ага. — сказал Валерчик, но лишь заботливо высморкался в платок, и потянул конец шнура в подвал. Из подвала он вернулся с видом весьма довольным за выполненную задачу, с видом героическим, но ещё более шатким и падучим. Кажется, пара медитативных искр сверкали у него вместо зрачков.

— Ну, Яков Петрович, ты сам на это дело согласился, так что не обессудь. — взялся за пылесос Алексей Николаевич. — Будем высасывать жир через пупок. Вставай в позицию.

— Я-то встану. Но и вы поклянитесь, ребятки, что останетесь поборниками добра. Что бы со мной не случилось, к скольким невзгодам меня бы не припёрло — боритесь за мою жизнь до конца.

Алексей Николаевич и Валерчик поклялись. Внутри организма Якова Петровича что-то подозрительно скрипнуло, словно кто-то тихонечко приоткрыл дверь, для того, чтоб удобно было подглядывать, а затем тоскливо ойкнуло. Пылесос оказался себе на уме, и не сразу приступил к востребованному функционированию, а испустил на Якова Петровича несколько литров известкового раствора, сохранившихся в пылесборнике, отчего Яков Петрович стал напоминать кроваво-упитанную снежную бабу. Друзья невольно рассмеялись, и только тогда шланг намертво присосался к пупку и принялся высасывать жир.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.