Добрые книжки - [44]
Вот нелепо марширующим строем тянулись, весело размахивая огромными разлапистыми ручонками, детишки в якобы русских народных костюмах и распевали хором с изощрённо-бурной всхлипывающей радостью:
Здесь же Алексею Николаевичу представились фрагменты чьих-то силуэтов, без стеснения обшаривающие столики с выпивкой и закуской, занимающиеся кудесничеством у пылающих жаровен с шашлыками, после чего, объевшись и упившись, с воплями растревоженных самцов, ныряющие в воды огромных надувных бассейнов, разбросанных по всей станции. Счастливое визжание и фонтаны брызг дополняли их шкодливое купание. Вот Алексей Николаевич видит скопище огромных мускулистых мужиков в жгуче-оранжевых рабочих фуфайках с разводными ключами и кувалдами, обращающих всё вокруг себя в лютый зашквар и содомию. Он видит женщин — истошно полуобнажённых и вытатуированных с головы до ног яркой змеиной кожей — кружащихся друг за дружкой в диких прыжках, растерзанно потрясая длинными распущенными волосами, с игривой похотью затискивающие себя в танцующие хороводы, время от времени поднимающие оглушительный разгорячённый вой: «Гар! Гар! Шабаш! Шабаш! Прыгай здесь, прыгай там!»
— Вот уж совсем праздник железнодорожников тут не при чём. — соображает Алексей Николаевич. — Можно всякое безобразие придумать, ссылаясь на дедовские обычаи и фольклорную местячковость, но таких безобразий допускать не позволено никому!..
И вот все эти разномастные исступлённые хороводы слились в единую головокружительную оргию, проказливое сладострастие распалилось в глазах всех участников праздника, жажда похоти смешалась с жаждой крови. Пляска коряво расстроилась, пение погрузилось в визгливо бормочущий хаос, люди без разбора набросились друг на друга и принялись извиваться в противоестественном распутстве. Отдельные особи с отвратительными жалостными стонами ублажали сами себя, застыв в судорожных конвульсиях, и какие-то звери с вожделенно распахнутыми пастями влезли у них между ног, чтоб дождаться своей пищи.
И Алексей Николаевич видит, что для одной — самой старой, самой отчаянной и безобразно-жирной ведьмы — это болезненное совокупление завершается приступом кровожадности. Она рвёт ногтями собственное тело, расцарапывает себе голову и вырывает с корнями пряди волос, а затем бросается на кучку ребятишек и выхватывает самое маленькое, самое доверчиво улыбающиеся дитятко. Она зубами рвёт ему грудь, вырывает сердце, пожирает его и упивается, после чего заталкивает голову дитятки себе в промежность, выговаривая алчное: «Иди туда, откуда ты вышел!» Только здесь Алексей Николаевич сообразил, что видит перед собой не настоящее дитя, а подло изготовленную детскую куклу, словно и предназначенную для мерзких игрищ на шабаше.
— Ну-ка вас всех здесь нахрен, с вашими племянниками и вашими Кондратиями Степанычами! — сплёвывает Алексей Николаевич. — Я это всё запомню, и потом напишу куда следует.
И тут же он видит племянника Кондратия Степаныча, столь нелепо махающего руками и вызывающего Вельзевула, что, кажется, из чувства соболезнования к просителю, Вельзевул мог и заявиться, нажраться как следует деревенского самогона и навести на всю округу дополнительный неизъяснимый ужас. «Пора отсюда валить. — окончательно решил Алексей Николаевич, ибо запах смерти начинает препакостно шевелить ему ноздри. — Только как бы отсюда свалить незаметно?» А незаметно свалить не получается.
— Да выпейте с нами за наш светлый праздник! — подскочила к Алексею Николаевичу компания из шустрых копытообразных дачников и принялась разливать по стаканам измученное взбалтыванием шампанское. — А ещё можем предложить и коньячку, Алексей Николаевич. У нас на этот случай имеется замечательный коньячок.
— Если только чуточку. Не поплохеет ли мне от вашего коньяка?
— Разумеется, что только чуточку!.. Все слышали: Алексею Николаевичу только чуточку коньячку и больше не наливать?..
— Самую чуточку. Исключительно пригубить.
— И ещё с нами чуточку выпейте, Алексей Николаевич! — незаметно подлетели, шелковисто шурша крыльями кожаных плащей, востроносые девчульки, подобные голодным гарпиям.
— Пей и не стесняйся, Алексей Николаевич! — торжественно провозгласил несколько комичного вида, с оттопыренными ушами, но безусловно ужасающе грозный Вельзевул, вызванный племянником Кондратия Степаныча. — Если рептилоиды вдруг захотят просканировать твои мозги — они ничего в них не поймут и уберутся прочь. Уйдут несолоно хлебавши.
— Вписать бы тебе леща, да мараться неохота — случай-то не тривиальный! — буркнул себе под нос Алексей Николаевич и принялся пить.
Над толпой замельтешили прогорклые каракули фейерверков, разноцветные вензеля прожекторов и кутерьма из искр красно-белого пламени. Бесноватый народец принялся улюлюкать и подлаивать каждой вспышке огня, на главной сцене шабаша придурошно завыли все те же детишки в кокошниках и косоворотках:
В искромётной и увлекательной форме автор рассказывает своему читателю историю того, как он стал военным. Упорная дорога к поступлению в училище. Нелёгкие, но по своему, запоминающиеся годы обучение в ТВОКУ. Экзамены, ставшие отдельной вехой в жизни автора. Служба в ГСВГ уже полноценным офицером. На каждой странице очередной рассказ из жизни Искандара, очередное повествование о солдатской смекалке, жизнеутверждающем настрое и офицерских подвигах, которые военные, как известно, способны совершать даже в мирное время в тылу, ибо иначе нельзя.
Этот рассказ можно считать эпилогом романа «Эвакуатор», законченного ровно десять лет назад. По его героям автор продолжает ностальгировать и ничего не может с этим поделать.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.