Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [99]
Витольд молча взирал на происходящее. Он искал ответы на свои вопросы, но не нашел ни одного.
Вернувшись в Варшаву, Витольд приступил к работе над первой частью мемуаров. Он назвал ее «Как я попал в Аушвиц» и начал с описания своих юношеских лет. Витольд поселился в небольшой квартире на улице Скшетуского на южной окраине города. Днем на улицах было пустынно. Сидя у окна, он стучал по клавишам своей портативной машинки и погружался в воспоминания о Сукурчах: в памяти всплывала упавшая липа, где он играл в детстве, спальня прабабушки, где ничего не трогали со дня ее смерти, словно это музей. По выходным Витольд отправлялся в центр города посмотреть на сына: отряд скаутов, в который вступил Анджей, привозили в город на автобусе на расчистку завалов. Витольд не подходил к сыну — лишь наблюдал издалека, как мальчишки разгребали кучи мусора.
Витольд продолжал контактировать с Марией Шелонговской, но никаких дальнейших инструкций они не получили. Июньским утром на пороге квартиры Витольда появился его связной Тадеуш Плужаньский. Он прибыл из Рима и выглядел взволнованным. В штаб-квартиру передали информацию, что за Витольдом охотятся спецслужбы. Генерал Андерс откомандировал в Варшаву своего агента Ядвигу Межеевскую, чтобы подыскать Витольду замену[858].
Это известие потрясло Витольда, но спорить было бессмысленно. Витольд попросил время на раздумья. Тадеуш пообещал прикрыть товарища и сказать агенту Андерса, что Витольд находится в лесу на встрече с партизанами. После случившегося Витольд предложил своей жене Марии уехать вместе с ним в Италию. Отъезд в другую страну означал бы жизнь в изгнании, и Витольд признался жене, что бегство будет выглядеть как предательство, как нарушение его клятвы бороться за Польшу. Мария согласилась с ним. Польша их дом, пусть даже они уже не живут одной семьей[859].
Однако чтобы остаться в Варшаве, Витольд должен был доказать Ядвиге свою значимость. Летом 1946 года он отправил в штаб-квартиру несколько донесений, в том числе сообщение о погроме в городе Кельце. Разъяренная толпа убила тридцать семь евреев, еще тридцать пять человек были ранены. До войны в Польше проживало три миллиона евреев, и лишь триста тысяч из них пережили войну. Те, кто выжил или вернулся домой, подвергались жестоким гонениям и насилию со стороны поляков, обвинявших евреев в том, что власть в стране захватили коммунисты. Витольд встретился с Ядвигой в сентябре в помещении фотомагазина. Она была непреклонна и настаивала на том, что ему следует покинуть страну. Витольду удалось переубедить Ядвигу: пока ему не найдут замену, он продолжит сбор сведений и будет присылать больше отчетов о деятельности коммунистов[860].
Рождество было омрачено новым всплеском террора: в преддверии выборов, назначенных на январь 1947 года, польские коммунисты в угоду Сталину уничтожали оппозицию. Тысячи людей были брошены в тюрьмы, а руководители оппозиционных партий подвергались избиениям. Фальсифицированные выборы показали, что коммунисты и их союзники набрали восемьдесят процентов голосов, и Польша стала однопартийной диктатурой[861].
Витольд никогда не был сторонником применения насильственных методов для борьбы с коммунистами. Однако его связной Тадеуш Плужаньский придерживался другой точки зрения. Он приступил к сбору материалов о сотрудниках службы государственной безопасности. Зимой 1947 года Тадеуш предложил ликвидировать главу госбезопасности Юзефа Ружаньского. Тадеуш раздобыл адрес Ружаньского, номер его телефона и распорядок дня, чтобы спланировать теракт. Витольд отнесся к этой затее скептически и сказал, что им необходимо получить одобрение Лондона. Несколько недель спустя Витольд заметил, что возле дома, где они работали, стоит машина без опознавательных знаков. На следующий день автомобиль появился снова. Витольд пытался проанализировать ситуацию: спецслужбы часто следили за людьми — как правило, в тех случаях, когда у них было недостаточно информации для ареста[862].
Витольд постарался переключиться и вернулся к своим отчетам и мемуарам. Весной 1947 года он написал короткое введение, в котором рассуждал о поставленной перед собой задаче — заставить мир осмыслить то, что он видел в Аушвице. Прежде он винил других людей в том, что они игнорируют его сообщения. Теперь, в своей выстраданной прозе, он делал вывод, что никто не в силах полностью осознать ужасы лагеря — даже человек, побывавший там. Вероятно, на душе у него стало немного легче. Кажется, что Витольд стал по-другому формулировать свою цель. Ему больше не было нужно, чтобы его читатели понимали зло, которое невозможно понять. Вместо этого он просил читателей заглянуть внутрь себя и найти то, чем они могли бы поделиться с окружающими людьми.
Витольд. Ок. 1946 года.
Предоставлено семьей Пилецких
«Я знаю, о чем говорили многие мои друзья перед смертью, — писал Витольд. — Все они сожалели, что недодали чего-то другим людям, не успели поделиться своим сердцем, правдой… единственное, что оставалось после них на Земле, единственное, что было настоящим и имело непреходящую ценность, — это то, какой частью себя они могли поделиться с другими». Думал ли он о своей семье, когда писал эти слова?
