Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [66]
Глава 14. Лихорадка
Летом 1942 года составы с заключенными прибывали на подъездные пути около Биркенау почти ежедневно. Первого августа из транзитного лагеря Вестерборк привезли 1007 человек — голландских и немецких евреев. Из них 200 человек были отравлены газом, 807 — помещены в лагерь. На следующий день в лагерь были доставлены французские евреи из Питивье: 1052 человека, 779 из которых погибли в газовой камере. Затем пришел второй состав с польскими евреями из Бендзинского гетто: убиты без малого 1500 человек. Два дня спустя — еще один поезд с евреями из Вестерборка: 1013 человек, 316 из них отравлены газом. Примерно тогда же комендант Хёсс осмотрел другие лагеря смерти в Польше и с гордостью отметил, что его лагерь — самый эффективный[569].
Витольд не видел, как колонны людей обреченно шагали в лес и сколько трупов оставалось после каждого такого похода. Однако он мог приблизительно оценить масштабы зверств нацистов. Каждый день во двор сыромятни, где работал Витольд, въезжал грузовик, доверху забитый кожаными вещами, которые изымали у мертвецов: подтяжки, ремни, сумки, обувь и чемоданы с именными бирками. Работники сыромятни сортировали эти вещи: кое-что отбирали для немецких семей, остальное сжигали. Во дворе рядами были расставлены пары обуви: до блеска начищенные ботинки и поношенные мокасины, элегантные туфли на каблуке, сандалии и маленькие башмачки. Иногда попадались большие железные детские коляски[570].
Разумеется, заключенные понимали, откуда привозят эти вещи: некоторые узники каменели от ужаса, другие старались сохранить невозмутимый вид. Постепенно люди привыкли к этому зрелищу, а в полученных столь страшным образом вещах увидели новые возможности. В каблуках и под подкладкой чемоданов стали находить ценности: кусочки золота, мешочки с драгоценными камнями, толстые пачки банкнот в разных валютах. Все обнаруженное следовало передавать эсэсовцам, чтобы пополнять казну рейха. Тем не менее вскоре лагерь наводнила добыча, или «Канада», как говорили заключенные, намекая на воображаемое богатство этой страны. Деньги потеряли всякий смысл. Буханка хлеба на лагерном черном рынке стоила от ста до двухсот долларов, затем подорожала до тысячи долларов, а вот французские франки не имели никакой ценности — заключенные использовали их вместо туалетной бумаги[571].
Эсэсовцам было приказано бороться с укрывательством, однако охранники тоже хотели поучаствовать в дележе добычи. Возникла своего рода торговля — неравноценная и опасная, но позволявшая заключенным получить определенные преимущества. Один из узников Биркенау писал: «Мы постоянно пытались подмаслить эсэсовцев и давали им часы, кольца и деньги. Если они соглашались брать взятки, то становились уже не такими свирепыми». Хёсс не отличался от других и также был не прочь поживиться награбленным. Он регулярно наведывался в сыромятню, якобы для того, чтобы ему до блеска начистили ботинки. Находясь на чердаке мастерской, Витольд не раз видел, как комендант роется в вещах. «[Хёсс] брал золото, ювелирные украшения, ценные вещи», — вспоминал Витольд. Вот почему Хёсс «закрывал глаза на нарушения подчиненных»[572].
Лагерь обезумел. «Едва кто-нибудь получал доступ к вещам еще не остывших покойников и испытывал от этого удовольствие, блаженство обладания начинало действовать на него словно гашиш», — вспоминал один из заключенных. Для «Канады» были созданы специальные склады, где работали самые красивые женщины-заключенные. Капо и даже некоторые эсэсовцы осыпали их подарками, а взамен требовали сексуальных услуг. Укромные места на складах превратились в настоящие бордели с шелковыми простынями и пуховыми одеялами[573].
Витольд наотрез отказывался даже прикасаться к чужому имуществу. Он понимал, что владельцы мертвы, но не мог преодолеть отвращения к «запятнанным кровью» вещам. Другое дело — пища, найденная среди вещей. Шоколад, голландские сыры, инжир, лимоны, пакетики с сахаром и маленькие ванночки сливочного масла помогали восполнить недостаток калорий и спастись от смерти. «В это время мы ели сладкие супы, где плавали кусочки печенья и пирожных, — писал Витольд. — Иногда они пахли духами, если по неосторожности туда попадали мыльные хлопья»[574].
После провала восстания подпольщики испытывали глубочайшее разочарование, но Витольд всячески пытался поддержать моральный дух людей. Варшава по-прежнему молчала, а значит, в ближайшее время нового выступления не предвиделось. И все же Витольд не отказался от идеи восстания. Место Равича занял полковник ВВС Юлиуш Гилевич, который продолжил работу с подпольщиками. Сложнее всего было снова поверить в то, что они способны хоть как-то контролировать ситуацию[575].
Витольд и Стащек не прекращали сбор данных о смертности в лагере. Они ничего не слышали от Войчеха о Наполеоне и ждали ответа Варшавы. Однажды августовским утром на перекличке зачитали номер Стащека. Витольд наверняка испугался худшего, но оказалось, что Стащеку просто прислали посылку с едой: незадолго до этого Хёсс разрешил находившимся в главном лагере политзаключенным получать передачи от родственников. Вечером Стащек с радостью делился сардинами с друзьями, а те расспрашивали его, каково это, когда оглашают твой номер
