До завтра, товарищи - [46]

Шрифт
Интервал

2

Похолодало. Рассовав по карманам пачки листовок, Мануэл Рату зашагал по полям и лескам, пока не выбрался на песчаную дорогу, которая еле виднелась в темноте. Дальше он остановился, осторожно укрепил листовку на ветке куста и тут же вернулся на дорогу. Миновав лес, остановился перед уединенным домиком на лужайке среди деревьев. Положил листовку на ступеньку и, чтобы бумагу не сдуло ветром, прижал ее камнем, заранее подобранным на дороге. Следуя по межам огородов, обходя небольшие лужи, которые ночью походили на какие-то ямы, Мануэл Рату остановился перед решетчатой калиткой, светлое дерево которой было издали видно в темноте. Он стал прикреплять листовку, собака беспокойно зарычала.

Мануэл Рату кончил прикреплять бумагу и отступил в ночной мрак. Лай собаки стал громче, видимо, она перепрыгнула через ограду. Заскрипела дверь. Кто-то вглядывался в темноту. Мануэл Рату отступил еще дальше в глубь леса.

Собака не успокоилась, но Мануэл Рату сумел быстро уйти. Наконец он выбрался в оливковую рощу, которую пересек прямо в направлении к своему дому. Когда он подходил к двери, вдали еще слышался громкий лай собаки.

Изабел проснулась вскоре же после того, как отец вышел из дома. Обнаружив его отсутствие, она предположила, что он направился в спальню. Подождала несколько мгновений, прислушиваясь, пытаясь уловить какой-либо шум, свидетельствующий о присутствии отца в соседней комнате. Ничего не услышав, она вскочила и позвала шепотом:

— Отец!

Подбежала к выходу и выскочила из дома.

— Отец! — повторила она тихим голосом, который ясно и тревожно раздался в спокойной и холодной ночи. — Отец! — еще раз повторила она, и ее согревшееся у очага тело охватила дрожь.

Она вернулась внутрь дома. Мать все еще спала, и Изабел снова пристроилась к ней, негодующая и разочарованная. Как это возможно, что отец поступил так? Как возможно, что, пообещав взять ее с собой, он тем не менее оставил ее заснувшей и ушел один? Она могла ожидать чего угодно, только не этого. От всех, кроме отца. Что теперь делать? Разбудить мать и лечь обеим спать? В сущности, что им сейчас делать здесь, у очага? Но нет, она не могла разбудить мать. У нее не хватит мужества сказать ей, что отец обманул их и отправился один разносить листовки. Ей было стыдно за отца, за мать, за себя. Слабое пламя очага замирало, пока не остался лишь тусклый свет углей. Подавляя желание заплакать, остро переживая каждую минуту ожидания, Изабел настроилась провести тут всю ночь. Много позднее она услышала шаги снаружи и, не двинувшись с места, распознала во тьме очертания фигуры отца, появившегося у двери. Как он будет оправдываться? Какое даст объяснение? Она притворилась спящей. Почувствовала, что отец приближается, подходит к ним. Затем рука отца коснулась ее виска, и вслед за тем он осторожно похлопал ее по лицу. Слова Мануэла Рату, сказанные серьезным и размеренным голосом, заставили беспокойно забиться ее сердце.

— Изабел, пошли!

2

Снаружи они остановились на мгновение у двери. Мануэл Рату до этого ходил размещать листовки у отдаленных домов, а сейчас он вернулся, чтобы с женою и дочерью распространить их в самой Вали да Эгуа. Спотыкаясь на неровной земле оливковой рощи и петляя между деревьями, они добрались до последнего дома, стоявшего в укромном месте. Здесь, возле зарослей колючих кустарников, они остановились, прижавшись друг к другу, напрягая слух и широко открыв глаза, угадывая то, чего не могли рассмотреть.

— Иди, — прошептал Мануэл Рату и передал Изабел листовку.

Девушка взяла бумагу неуверенной рукой и пропала во мраке.

Мануэл с женой остались вдвоем, еще крепче прижавшись друг к другу, тщетно пытаясь следить взором за дочерью. Дверь была в каких-нибудь десяти шагах, но Изабел что-то задерживалась с возвращением. Что она там делает? Их напугал донесшийся откуда-то треск дерева и внезапный порыв ветра. Затем наступила тишина. Неужели что-нибудь случилось? Но вот наконец фигура девушки возникла как из-под земли. Сдерживая учащенное дыхание, Изабел подошла и снова прижалась к родителям, вглядываясь в темноту.



Проскользнув среди деревьев и каменных оград, они остановились снова. Теперь виднелось массивное пятно другого дома, расположенного в некотором удалении от дороги, такого спокойного и тихого, что можно было подумать — там никто не живет.

Наступила очередь Жуаны. Она взяла воззвание и направилась к усадьбе. Пройдя через дворик, обогнув заросли кустарника и спотыкаясь о дрова, разбросанные на земле, она увидела впереди, всего в нескольких шагах, очертания каменных ступеней. Как раз в этот момент у нее хрустнула под ногами сухая ветка. Жуана замерла. Не проснулись ли обитатели дома? Не выйдет ли хозяин проверить, что тут такое? Она подождала некоторое время, показавшееся ей вечностью. Представила себе, как будет выглядеть перед взором человека, который стал бы вглядываться с порога дома и целиться из охотничьего ружья. Внезапно она решилась и, сделав несколько шагов, достигла каменных ступеней. Но ей не повезло. Она задела ногой за валявшуюся жестяную банку, которая резко и громко загремела. Теперь уже оставалось только отступать, не теряя времени, и она решительными движениями постаралась просунуть бумагу под дверь. То ли из-за того, что она нервничала, то ли потому, что щель под дверью была слишком узкой, не сразу удалось засунуть листовку. Жуана старалась делать это тихо, но при каждом движении песок на ступенях шуршал и слышался хруст подсовываемой под дверь бумаги.


Рекомендуем почитать
Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.