До встречи в смертинете - [25]

— А ты сама?

— Я поступила! — щедро растянув свой большой узкогубый рот, она продемонстрировала Роберту мелкие козьи тесно посаженные зубки, — Не дрейфь! Давай посмотрю! Как твоя фамилия?

Он назвался.

Девчонка бегло протащила кончик пальца сверху вниз по листку:

— Нет тебя!

— Как это — нет? — Роберт почувствовал, что сердце его, до того будто болтавшееся на слабенькой ниточке, оторвалось и упало. Он метнулся к списку. Трепеща всем телом, самолично дважды пробежал его глазами. Вдруг ошиблась? Не увидела?

И в третий раз — для верности.

Нет.

Действительно — нет.

Когда Роберт вернулся на лестничную площадку, Лисы уже не было. Он сел на подоконник, на то самое место, где только что сидела она — место ещё оставалось теплым. Минуту спустя он увидел, как поэтесса бегом пересекла двор, исчезла за дверью литературного корпуса и через какое-то время вылетела оттуда — и по тому, что она именно вылетела, а не вышла, Роберт догадался: Лиса поступила — её вера и упорство не пропали даром — пятый раз оказался победным. Она скакала к воротам — казалось вот-вот девчонка преодолеет земное притяжение и воспарит над тротуаром — такое ликование ощущалось в её бегущей фигурке. Грустная радость, добрая зависть — знакомые каждому, но совершенно неописуемые чувства. Роберт наблюдал в окно за своей подругой, с которой, скорее всего, ему больше не суждено увидеться. Сейчас он спустится, выйдет из здания, сядет в автобус и уедет — возвращаться ему незачем, это она, Лиза-Лиса, в новом учебном году будет приходить сюда каждый день, сидеть на подоконнике, брать горький кофе в полосатых стаканчиках из аппарата в центре вестибюля, продолжать студенческие летописи на стенах, и главное — крохотными шажками, но неотступно двигаться к затерянной в облаках заблуждений незримой неприступной вершине мастерства.

Роберт извлёк из кармана рюкзака чёрный маркер — захотелось оставить прощальное послание. Он нарисовал приоткрытую дверь с крупной надписью «экзамен» и выходящих оттуда студентов: первый в одной руке держал зачетку, а другая рука его сделалась крылом, у второго крыльями стали обе руки и на голове прорезался хохолок, а третий уже совсем завершил свое превращение в птицу и полетел.

Глава 4

За окнами мельтешил крупный рваный снег. Он был частый, кружащийся, клубящийся, почти не имеющий направления. Как шум ненастроенного телевизионного канала. В такую погоду никуда не хочется идти. Так бы и остался сидеть на диване, бросив на колени вязаный плед, обняв ладонями кружку с чаем, включив любимый фильм, который видел уже тысячу раз, но всё равно хочешь смотреть, потому что тебе нравится возвращаться в тот уютный мирок снова и снова.

Эх, мечты. Роберт сел на пуфик и принялся зашнуровывать ботинки. Жена рядом торопливо кутала для похода в детский сад четырехлетнего сына.

Дутая, как спасательный жилет, пуховая куртка, шапка из синтетического меха, тёплые штаны и непромокаемые ботинки делали ребенка похожим на космонавта или на пожарного. Завершающее действие — вишенка на торте — жена обернула вокруг шеи мальчика объемный клетчатый шарф — сын взирал из круглого, небольшого, как окошко шлема, отверстия шапки с выражением снисходительного терпения.

— Ну что, пошли. Давай руку.

Задвинув ногой пуфик, Роберт подхватил свою барсетку, заглянул в зеркало и щелкнул замком.

— Пока, до вечера, мои родные, — сказала жена точно так же, как она говорила обычно.

Евдокия права. Эти утра — точно песня в плейере на вечном повторе. Как будто ты уже умер, и у тебя не осталось ничего, кроме запертой клетки твоей памяти. Ходи по ней, сколько хочешь — время от времени останавливайся в каком-нибудь месте, если оно тебе любо, но знай — ничего нового ты уже не увидишь. Никогда.

Жена услышала, что в дальней комнате заплакала младшая дочь. Спустя минуту она вышла в прихожую с ребенком на руках. Удивленная жизнью со сна девочка сосала пальцы.

— Она голодная, я пойду варить кашу, — сказала жена, — ты закроешь дверь на площадке?

— Да, конечно, не беспокойся.

Роберт взял за руку сына, и они вместе покинули квартиру.

Снег таял, едва успев коснуться асфальта — точно наивные мечты при столкновении с реальностью. В этом году Роберту исполнилось тридцать шесть, он работал в компании, производящей и продающей лифты, выплачивал кредит за жильё, каждое лето ездил с семьей в отпуск на море, по пятницам ходил в бар «Малибу» в двух кварталах от дома — его жизненный уклад представлял собою набор итемов, типичный для его возраста, уровня дохода и положения.

Замечательным пунктом в этом списке проходила дружба с Евдокией. Из-за обилия повседневных дел они встречались редко, но регулярно. Жена знала об этой странности своего мужа — общаться с давно умершей женщиной, которая даже не приходится ему родственницей — но не ревновала. Она была из той породы людей, для которых измена — физический процесс. При таком понятии, очевидно, глупо как-то ревновать к женщине без плоти.

Десять лет назад, перед тем, как жениться, Роберт объяснился Евдокии в любви. Он сказал, что ей единственной удалось стать по-настоящему необходимым ему существом.