До встречи в смертинете - [27]

— Но это же совсем ненормально, вот представь: я возвращаюсь домой, еду в лифте, и у меня примерно на половине пути начинает нарастать внутри это страшное предчувствие: вот я войду сейчас, и жена выйдет мне навстречу, встанет у косяка, прислониться плечом, поставит ноги крест-накрест… И в какой-то момент становится так невыносимо, что мелькает грешная мысль, чтобы сейчас хоть что-то сделалось, любое событие произошло, способное отменить выход жены, сломать эту бездушную машину порядка вещей — пусть хоть лифт отрывается, все провода с мясом, и уносит меня в преисподнюю!

— Сходи к психоаналитику. Отцов часто раздражают младенцы.

— Разведись с женой, если она так надоела.

— Приходи позже, когда они уже спят.

Все советы, даваемые малознакомыми людьми, каждый из которых, может, и правда хотел помочь, особенно после нескольких рюмок, казались Роберту абсурдными. Точно он говорил одно, а слышали они нечто совершенно другое.

Ведь дело было не в жене, не в её позе, не в её халате, не в ребенке — Роберт жалел их, он чувствовал себя безмерно виноватым перед ними, ему сразу становилось стыдно за свои мысли про отрывающийся лифт — как так, ведь он должен любить их, они ведь его родные, его жена, его сын! — но крамольные мысли приходили, и побороть их Роберт не мог.

— Тебе не хватает сексуальной разрядки. Если жена перестала привлекать тебя, воспользуйся услугами проститутки.

Роберт пришел к выводу, что, выслушивая его, любой собеседник в нём, точно в магическом зеркале, видит свои собственные проблемы, и даёт советы как бы самому себе.

Он перестал надеяться на обретение истины в устах бесконечных бутылочных знакомых, и рассказывал о себе по инерции, выдавая заученную историю.

Никто не может дать человеку правильный совет. Человек одинок, и никакой друг, собутыльник, психоаналитик, даже самый чуткий и опытный, не способен разделить чужое одиночество внутри черепной коробки. И потому оно — самая драматичная неизбежность человеческой жизни.

Роберт не собирался пользоваться советами, которые ему давали, но всегда терпеливо их выслушивал. Встречаются люди, обладающие хронической потребностью советовать. Хотя проблем у них самих едва ли меньше, чем у тех, кто становится жертвами их красноречия, такие экземпляры всё равно уверены, что знают, как именно следует жить. Советование добавляет им важности, нужности. Они видят своё существование более осмысленным, ступив на добровольную стезю духовного учительства. У мудрых это вызывает улыбку, а чуть менее просветленных — просто бесит.

Однажды в пятницу, приняв свою обычную порцию виски, Роберт возвращался домой пешком.

Ночной город скалился безупречными коронками витрин закрытых дорогих магазинов, освещенных мертвым белым светом. Открытые двери полуподвальных баров зияли на улицу, пыхали в лицо табачным дымом, вульгарным смехом, потной жарой — будто бы существовал под землей раскаленный ад, и так в него можно было попасть — спуститься в одну из этих шумных душных дыр.

Роберт шёл по привычке очень быстро, чтобы никто не остановил его.

На противоположном тротуаре топталась одинокая проститутка.

Она заметно замёрзла в коротенькой, до пояса, курточке, в юбке резинке, в тонких чулках, ноги в которых всё равно оставались голыми. Она была чернокожая, тощая как борзая и выше Роберта ростом; недлинные объемные волосы её смотрелись как папаха на голове.

Заметив одиноко идущего мужчину, она решительно двинулась к нему. Роберту, конечно, хотелось избегнуть этой встречи, но как-то совсем неприлично получилось бы, если бы он вдруг, заметив явное намерение девушки подойти, резко развернулся или ни с того ни с сего нырнул в подворотню.

Она потянулась к нему, как к теплому огоньку на бесприютной улице, и он должен был с достоинством это принять. Всегда ведь можно сказать, что женат. Что есть принципы. Как знать, может она и вовсе ничего предлагать не станет, а только попросит прикурить?

Когда проститутка подошла близко, Роберт растерялся. Её чёрные кузнечиковые ноги в туфлях так крупно уже дрожали от холода, что это невозможно было скрывать. Большие глаза с яркими белками — спелые вишни в молоке.

— Дддобрый ввечер! — борясь с ознобом, она еле выговорила приветственную фразу, — У ввас не ннайдется сигггареты?

Роберт молча достал пачку, протянул девушке — худыми пальцами, чёрными как уголь с внешней стороны, а с внутренней чуть более светлыми она вытянула сразу три штуки. Две стыдливо втолкнула обратно, третью обняла большими губами.

— Берите, берите. Сколько нужно.

Она виновато сцапала сигареты и вертикально, точно карандаши, сунула их в узкий неглубокий нагрудный кармашек.

Роберт поднес негритянке зажигалку; прикрыл ладонью от сквозняка дрожащий, точно тоже озябший огонёк.

Сделав затяжку, она, как ему показалось, стала дрожать сильнее.

Роберт представил себе, что ждёт его дома: подъём в лифте, в течение которого он не раз успеет пожелать лифтовому тросу всего наилучшего, коляска на лестничной площадке — нежное пятно в темноте — точно в бухте пришвартованная на ночь яхта, жена возле дверного косяка; хотя, вполне вероятно, она легла, час поздний.