До встречи в смертинете - [17]

И пусть я никогда не давала ему повода почувствовать то бесконечное космическое — ноль по Кельвину — одиночество, какое чувствовала я в тот день, на остановке, когда шел дождь, мне всё равно время от времени приходила в голову мысль, что я перед этим человеком в огромном неоплатном долгу. Я помню, на день рождения, мне исполнялось пять, мамина подруга принесла большую куклу — ростом с меня, не совру — она была очень дорогая, в пышном мягком, как маршмеллоу, розовом платье, с желтыми, как кукуруза, волосами, но меня что-то напугало в её лице, в прозрачных глазах с ресницами, которые захлопывались со стуком, когда куклу клали на спину, мама пыталась заставить меня сказать «спасибо», но я плотно сжала губы.

— Какая невежливая девочка! — воскликнула мама. Я понимаю ее и не держу обиды, ей было стыдно перед гостями. — Тебе же сделали подарок от всего сердца! Надо поблагодарить! Давай, это же несложно, скажи вот так: спа-си-бо…

Но я не могла. Мне казалось, что-то непоправимо сломается во мне, если я скажу. Я чувствовала себя такой несчастной и виноватой, что мне совсем не нравится эта кукла, что я не могу полюбить её, полюбившуюся в магазине маминой подруге и потому подаренную знакомой маленькой девочке на день рождения… С тех пор для меня эта кукла — символ неразделенной любви. Я никогда не судила того человека, с которым мы стояли на остановке. Он просто не смог принять подарок, которого не ждал. Это то же, что приютить бродячую собаку, вильнувшую тебе хвостом, — пригреть сердце, обратившее к тебе любовь.

Полюбивший меня был последним человеком, с которым я попрощалась, когда меня увезли на каталке в «загрузочный» блок. Это так у нас называется, там стоит установка для переноса импульсов мозга на электронную карту. Даже тогда, казалось бы, к чему уже, полумертвой, он поправлял напоследок на мне клетчатый серо-розовый плед; нетерпеливые санитары стояли, глядя в стороны, из деликатности стараясь не выдавать спешки, для них ведь это конвейер: бог знает, сколько они уже видели-перевидели таких прощаний! Это для нас оно стало единственным, самый последним…

Даже когда каталка поехала, он удерживал свою руку поверх моей, несколько мгновений, пока она не соскользнула.

Двери лифта начали закрываться, и в неуклонно сужающейся, съедающей пространство щели, я видела, пока санитар не заслонил мне обзор, его осиротевшую страдающую фигуру. Даже тогда мне было больно не потому, что я расстаюсь с ним, а потому, что ему больно расставаться со мной. Мне казалось, что ему больнее. Когда тебя полюбили — это особый вид ответственности, ни с чем не сравнимое поручение осветить чужую жизнь. Я не знаю, справилась ли…

Будущей весной Роберту предстояло поступать в Академию Искусств. Предвкушение пополам с волнением: его таланту предстояла первая настоящая проверка. Выдержит ли он? Не померкнет ли его художественный дар от сравнения с лучшими из лучших?

Нужно быть смелым, чтобы решиться. Нужно иметь крепкий духовный стержень, чтобы простить себе поражение и не сдаться. Нужно быть терпеливым, чтобы пытаться снова и снова. С первого раза, говорят, в Академию поступают очень редко. Слишком высокая планка у преподавателей. «Мы хотим выпускать художников, а не рисовальщиков плакатов, музыкантов, а не мастеров дребезжащего фона, писателей, а не копирайтеров.»

Мать была против.

«Что будешь делать, если не поступишь? Год страдать бездельем? За это время умнее точно не станешь, растеряешь только, что есть… Может статься, потом вообще никуда не поступишь. Будешь улицы мести. А то и вовсе — свободным художником — со шляпой по улицам шататься. Творческие профессии — дело опасное. Знаешь, как много среди людей искусства алкоголиков, наркоманов, сумасшедших? Побереги свою психику, сынок. Талант — это испытание, а не поблажка. Талантливые люди живут гораздо тяжелее, чем обыкновенные, они редко бывают счастливы, почти никогда, потому что простому человеку для счастья нужны простые вещи: дом, семья, уютный быт и спокойный труд, а талантливые люди всегда мечутся — они сами не знают, что им нужно, талант сидит внутри них, как пружина, готовая в любой момент распрямиться, они напряжены, они беспокоятся, им никак не выразить до конца то, что они чувствуют, но они почему-то считают, что должны это выразить… Талант обязывает, Роберт. Кроме того, есть более банальная причина, почему не стоит становится художником. Это не приносит денег. Ты сможешь зарабатывать себе на жизнь, только если станешь знаменитым. А знаешь, сколько ребят на свете мечтает стать художниками, причем знаменитыми? Поверь, их целая армия! И тут уж у кого локти крепче! Растолкаешь всех — пробьешься, нет — затопчет тебя толпа. Подумай, сынок… Гораздо легче стать нужным, если выбрать скромную рабочую профессию. Учитель, инженер, агроном… Это всегда в цене! И сейчас такой большой выбор! Ты точно найдешь что-нибудь по душе, если оставишь глупую идею стать художником.»

Очень многие родители ведут подобные разговоры с детьми; их нельзя осуждать и вполне можно понять, они предостерегают сыновей и дочерей из самых добрых побуждений, благие намерения движут ими, когда они возводят железобетонные заборы между своими чадами и их мечтами.