Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [35]

Речка имела сильное течение даже в сухую погоду; в дождливую пору она обращалась в бурный поток, сносивший крупные скалы, округлявшиеся постоянным трением. Нога лошади не имела упора на этих камнях, покрытых слизистыми водорослями. Мне казалось непостижимым, как нам удалось переправиться столько раз через эту речку ночью во время дождя с генералом Ренненкампфом и потом, когда я возвращался в отряд после боя 25 мая.

Сделан был один привал в 20 минут, другой — в час; мы успели выпить по кружке чаю, но лошадей кормить не было времени. В половине девятого мы подошли к отряду генерала Любавина: 23-й стрелковый полк и аргунские казаки, расположившиеся на обширной поляне у подножия Сыгоулина. Мы стали на ночлег у опушки леса. После ужина Энгельгардт и Черкесов разложили бурки и собирались спать на открытом воздухе; я был рад укрыться под палаткой, разбитой Шаншиевым, так как ночь была холодная.

13 июня. Проснулись в 4 часов утра; было холодно, сыро, костер из щепок, обильно смоченных росой, не мог загореться; насилу заварили чай, который немного согрел нас.

Благодаря энергии Энгельгардта и Шаншиева, удалось выступить ровно в 5 часов. Сейчас за биваком начинался подъем на перевал. Большая часть дороги проходит по руслам рек, имеющим свои истоки на вершине Сыгоулина. Лошадей вели в поводу, а мы перескакивали с камня на камень или брели по воде, проникавшей в личные непромокаемые сапоги, как будто они были без подошв. Было около 9 часов вечера[57], когда мы подходили к деревне Сыфалацзы, в которой издали было заметно большое оживление; там стояли войска; мы думали, что то была пехота, составлявшая резерв отряда Ренненкампфа, и нас крайне удивило, когда при приближении мы узнали своих забайкальцев. Оказалось, что наш отряд отступил вчера вечером из Саймацзы, занятого после нашего ухода японцами.

Я явился к генералу и получил от него приказание поставить свои сотни на правом фланге бивака в лощине, ведущей через долину Цаохэ к Фыншуйлинскому перевалу. Этот путь был более кружный, чем этапная дорога, но было получено донесение, что с юга были двинуты значительные силы неприятеля по долине Цаохэ, и генерал уже послал туда сотню 1-го Аргунского полка Токмакова и 6-ю сотню князя Джандиери, чтобы следить за движениями японцев. Генерал думал, что мы простоим здесь до завтра, так как не ожидалось сегодня атаки неприятеля. Он рассказал мне, как с вершины сопки он наблюдал за осторожным наступлением японцев, занимавших Саймацзы; сперва подошли дозоры, они с высоты осмотрели все местечко и вошли в него только тогда, когда убедились, что русских в нем не было; за ними вошел авангард, и сейчас же выслали вперед дозоры. Не так ли следовало поступать и нам, вместо того, чтобы лезть вперед без оглядки и получать залпы «в морду», как говорили казаки?

От участников я узнал некоторые подробности рекогносцировки 9 июня к Айянямыню; мы там чуть не потеряли своей артиллерии: 4-я Забайкальская батарея выехала на перевал и сразу попала под сильный ружейный и шрапнельный огонь. После неудачных попыток увезти орудия, чтобы избежать бесполезных потерь, они были оставлены на месте; орудийная прислуга укрылась за близлежащими фанзами, а прикрытие, под руководством полковника Российского обстреливало японцев и не допускало их подойти к нашей батарее. С наступлением темноты орудия были благополучно увезены. Только благодаря распорядительности и храбрости Российского удалось спасти батарею со сравнительно небольшими потерями.

От императрицы были получены подарки для всего отряда: коньяк, бисквиты и прочее; но те, кто были в отсутствии, не получили ничего. Моим офицерам досталось еще по одной пачке превосходных бисквитов, но казначей объявил мне, что он уже все роздал и у него больше ничего не оставалось.

Я расположил 1-ю и 5-ю сотню на небольшой плоской возвышенности, убедившись, что кроме крутой тропинки, по которой мы взбирались на нее спереди, имелся в тылу другой путь на случай внезапного отступления.

Офицеры разложили бурки под деревьями. Пока вестовые рубили ветки, чтобы устроить нам шалаши, Пепино готовил обед. Вдруг впереди, совсем близко от нас, раздался выстрел, другой, третий, грянуло орудие. Это стреляли с нашей заставы и с батареи, стоявшей на позиции, недалеко от бивака, — значит, неприятель перешел в наступление. Я вскочил и сказал: «Надо седлать». Я не приказывал, но у меня этот возглас вырвался невольно при столь неожиданной пальбе. Казаки первой сотни, сидевшие неподалеку, бросились к коновязям. «Что это такое!» — крикнул на них Энгельгардт. — «Как смеете седлать без моего приказания?!» Он подозвал вахмистра, расспросил его, были ли напоены лошади, успели ли поесть зерно и, получив утвердительные ответы, приказал седлать не спеша. Я залюбовался Энгельгардтом. Он сразу остановил разыгравшиеся нервы и успокоил их. Признаюсь, это и для меня был хороший урок: я обещал себе быть более сдержанным в другой раз и сказал об этом Энгельгардту. Перестрелка все усиливалась и как будто приближалась.

Чтобы не быть в долгу у Энгельгардта, я крикнул Пепино, возившемуся у костра, недалеко от нас: «Скоро ли будет готов обед»? Он мне ответил: «Фра диечи минути» (через десять минут). Ровно через десять минут мы поели горячего супа с говядиной и тогда только стали собираться уходить, а Пепино пришлось еще прибрать посуду, и поэтому он с вьюками ехал в арьергарде, где при отступлении место только боевым частям. Казначей Мотыгин прислал мне пачку бисквитов; вероятно, при поспешном отступлении он не знал, куда их девать.