Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [33]

3 июня. Мы наслаждались полным отдыхом. Меликов и я держали совместно хозяйство и кухню. Пепино должен был чередоваться с Николаем, бывшим полицейским урядником на Кавказе, которого Меликов взял с собой в качестве нукера; он был зачислен в полк охотником, и хотя его обыкновенная обязанность была кормить своего «князя Никола», как он называл Меликова, заведовать его хозяйством и вести письмоводство, но он предпочитал всему этому ночные разведки, для которых имел особое призвание. Николай был хороший стрелок и любил опасность. Меликову он был предан, как собака. Нашим офицерам было объявлено, что завтрак будет подаваться в 12 часов, а обед — в 7 часов вечера. Просили не опаздывать. Сегодня к обеду был приглашен Шестаков.

Через руки князя Меликова, содержащего летучую почту, проходила вся корреспонденция в обе стороны: к Цзянчану и Ляояну. Так как конверты не приказано было заклеивать, чтобы каждый офицер мог бы ознакомиться с содержимым, то мы были осведомлены о всем, что происходило в наших двух отрядах — генералов Ренненкампфа и Любавина. Это нас интересовало в высшей степени, и мы все надеялись, что и нас потребуют для действий против неприятеля. Мы не могли верить, что генерал оставит сзади две лучшие сотни полка, если будут ожидаться серьезные дела. Ночью не было приятно помещаться в одной комнате с начальником летучей почты. Стучался в дверь казак с донесением, Меликов зажигал свечку, будил Корфа, читал бумагу и диктовал ему ответы. Не всегда получаемые сообщения стоили того, чтобы не спать ночью, но нельзя было не прислушиваться к тому, что читали, так как оно могло касаться лично нас.

В ночь с 3 на 4 июня пришло сообщение начальника Восточного отряда генералу Ренненкампфу: «У Штакельберга идет бой, я наступаю на Фынхуанчен, Греков — на Саймацзы, прошу Ваше Превосходительство нас поддержать». Другое — от генерала Ренненкампфа генералу Любавину в Цзянчан: «Идти немедленно с пятью сотнями на Саймацзы, оставив в Цзянчане три сотни под командой опытного штаб-офицера. В случае общего отступления Читинская сотня отходит на Синзинтин…» О нас забыли.

Под утро разразилась сильная гроза с проливным дождем.

4 июня. Пасмурно, моросил мелкий дождь. Прибыл есаул Шаншиев с 5-й сотней нашего полка. Младшим офицером у него был сотник Обухов. Я поставил сотню биваком за северные околицы местечка, рядом со взводом артиллерии пограничной стражи корнета…, бывшего пажа.

Пехотный патруль донес, что видел недалеко отсюда хунхузов. Прибывший из Цзянчана адъютант штаба дивизии по хозяйственной части есаул Поповицкий говорил, что в трех верстах по направлению к Цзянчану он сам видел на сопках около 2 рот пехоты и пол-эскадрона неприятельской кавалерии. Я приказал седлать 1-й и 5-й сотням и выехал с ними в указанном направлении. Подъесаул Черкесов с авангардом выдвинулся вперед на рысях, мы следовали за ним тоже рысью. Шли мы узким ущельем по извивавшейся дороге, верст пять мы не видели никого. Я остановил сотню и поднялся с трубачом на сопку, но оттуда тоже не видно было неприятеля. Наш спешенный авангард подвигался по гребню горы справа. Влево и впереди в лощине шли врассыпную 2 взвода, посланные Шестаковым, как только он получил донесение от своего патруля о близости хунхузов. Внизу в небольшой деревушке я заметил, что несколько солдат что-то таскали из фанз. Я спустился к ним и спросил, что они делали. Они ответили, что производили фуражировку по собственной инициативе, другими словами, просто занимались грабежом. Я их прогнал и проехал к нашему авангарду. Хотя с вершины кряжа, по которому шли казаки, видно вокруг на большое расстояние, они ничего не заметили подозрительного. Я приказал им спуститься к своим коноводам, а трубачу велел дать сигнал «все назад», чтобы сотни уходили домой, не дожидая нас, так как на спуск с сопки, ведя лошадей в поводу, потребовалось бы не менее 20 минут. Я жалел, что даром гонял две сотни, но я не мог не поверить показанию офицера. Вероятно, он видел пеших и конных хунхузов, удалившихся, как только они узнали о нашем движении. Китайцы говорили, что здесь по сопкам их было очень много, а казаки летучей почты в обе стороны чуть ли не каждый день имели с ними перестрелку.

Дни проходили за днями, а от генерала я не получал с таким нетерпением ожидаемого предписания явиться с сотнями в отряд. Было очень обидно. Погода стояла дождливая, временами, в особенности ночью, бывали зловещие южные грозы, с дождем, лившим буквально как из ведра.

8 июня. Небо очистилось. Нас порадовало появление солнца, но вместе с ним распространился страшный смрад от навозных куч, сваленных прямо на улице, и разных животных отбросов, гниющих за околицей, недалеко от нашей фанзы.

Начальник гарнизона постоянно придирался к нам и поставил в местечке караулы, не пропускавшие казаков из одного квартала в другой, во избежание грабежа и насилия над женщинами, тогда как в этом были виновны только разнузданные солдаты, призванные из запаса. Один из них украл у нас кастрюльку, которая была разыскана в роте. О том же, чтобы принять меры против заразы, распорядиться о вывозе китайцами навоза и разных отбросов на свои поля, о вырытии выгребных ям, он не заботился. Я сожалел, что уступил ему право старшинства за чечевичную похлебку.