Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [32]

Полковник Российский[54], начальник штаба дивизии, подъехал к нам и передал приказание отходить назад, потому что мы заблудились и пошли не той дорогой.

Отошли мы обратно около 8 верст, свернули влево, по указанию Хрулева, но скоро остановились. Подъехал к нам генерал и сказал, что мы возвращаемся обратно в Цзянчан, потому что обстоятельства изменились: японцы, узнав о нашем приближении, отступили. Слух разнесся по отряду, что не японцы отступили, а мы, не находя себя довольно сильными атаковать неприятеля, получившего в подкрепление две подошедшие роты.

Предполагая, что проводник-китаец злонамеренно повел нас вчера не на тот перевал, куда следовало, ему было всыпано сто ударов плетей. Этими экзекуциями заведовал Николаев, любивший похвастаться своими расправами. Он сам рассказывал, что распорядился отсечь головы четырем китайцам, виновникам засады 18 мая на Малом Фыншуйлине, которые дали знать японцам о расположении нашей передовой сотни, чтобы отомстить за похищение ценного божка из кумирни на перевале. Может быть, этого и не было, а он только хвастался.

Сегодня мы шли более кружным, но зато лучшим путем по гористой местности, где то и дело приходилось подниматься и спускаться; взбирались иногда на значительные высоты. Шли целый день и остановились под вечер в бедной разоренной деревне Сандау — фанза, где не нашли корма ни себе, ни лошадям. Пришлось пользоваться консервами для людей и ветвями ивняка и бурьяном для лошадей.

31 мая. Приказано было выступать в 5 часов. Генерал прибыл на сборное место без четверти 5 и разнес начальников отдельных частей за то, что не все еще были в сборе. Стоял густой туман, скрывавший все вокруг. Около 7 часов утра над облаком спустившегося тумана вдруг появились очертания вершин гор, отливавшихся золотом на лазури неба, и, постепенно расширяясь, открывали сочную зелень лесов и фиолетовые тени глубоких падей. Наконец туман стаял на солнце, и предстала пред нами великолепная картина горного ландшафта: мы шли вдоль весело журчавшего ручья по долине, нетронутой плугом, где полевые цветы пестрели в траве, сверкающей росой, как драгоценные камни. По обеим сторонам над лесом поднимались громады гор, то покрытые свежею растительностью, то обнаженные и также расцвеченные разными красками под лучами небесного волшебника-солнца.

В 9 часов утра пришли в Цзянчан. Было получено печальное известие о смерти адъютанта Ренненкампфа, Козловского, убитого во время разведки на том же Малом Фыншуйлине, где легло уже столько жертв. Я пригласил завтракать командира первой сотни нашего полка есаула Энгельгардта и младшего офицера подъесаула Черкесова. Они оба служили в уланах Его Величества, оба спортсмены и любили светскую жизнь. Энгельгардт кончил академию, но предпочел служить в строю. Это блестящий офицер во всех отношениях, и им должны дорожить в армии. Завтракал тоже князь Карагеоргиевич.

Я получил предписание выступить завтра в Сяосырь с 1-й и 2-й сотнями Нерчинского полка и там подчинить себе 5-ю сотню нашего полка и один батальон Сретенского пехотного полка со взводом артиллерии пограничной стражи, если командир батальона будет моложе меня чином. Вечером начальник штаба передал мне краткие инструкции. 2-я сотня Меликова должна была содержать летучую почту.

1 июня. Был тихий солнечный день. Мы выступили в 7 часов утра. В 8 верстах от Цзянчана мы сменили пост Аргунского полка. Пока собирались казаки, офицеры уселись на берегу Тайцзыхэ, и я снял на память фотографическую группу.

Чтобы не утомлять лошадей, мне было предоставлено идти до Сяосыря в два перехода. Было еще рано, когда мы остановились на полпути в деревне Чацзядань. Там все было съедено, вытравлено и разорено предшествующими отрядами; нашлись только несколько поросят, пришлось посылать на фуражировку.

2 июня. Мы выступили в 6 часов утра и пришли в Сяосырь в 9. Получено сведение, что генерал Ренненкампф прибудет в Сяосырь к полудню. Он ехал, чтобы принять начальство над отрядом генерала Грекова и вновь попытаться завладеть Саймацзами. Генерала сопровождало несколько офицеров, отъезжающих в Ляоян на новое назначение или в ожидании великих милостей.

Я познакомился с командиром батальона, подполковником Шестаковым; чтобы вызвать его на откровенность и узнать, кто из нас старше, я сказал, что в чине подполковника прослужил до отставки 7 лет, на это он мне ничего не ответил, а полковнику Российскому сказал, что у него 7 лет и 8 месяцев службы в последнем чине. Таким образом, начальником Сяосырского отряда был назначен Шестаков. Но, по распоряжению генерала, я и мои сотни ему не подчинялись.

Я подозревал, что у Шестакова оказалось 8 месяцев старшинства только потому, что он желал быть начальником отряда. Мне было решительно все равно, был я или другой начальником, раз не ожидалось действий против неприятеля. Взглянув впоследствии в мой формулярный список, я нашел, что в чине подполковника я прослужил 8 лет и 5 месяцев; если бы это знал Шестаков, ему пришлось бы накинуть еще годик службы.

Генерал и его свита уехали в 4 часа. В 7 часов вечера подан был нам обед, который Пепино обставил особенно торжественно по случаю дня моего рождения.