Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [120]

Шрифт
Интервал

Оказалось, что машинист пролетел через открытый семафор, почему-то не останавливаясь у станции. С другой стороны, поезд командующего 3-й армии, стоявший у южного семафора, был пропущен одновременно с нашим. Не случилось полного крушения только потому, что наш машинист начал тормозить, как только заметил свою ошибку, а поезд, шедший с юга, не успел дать полного хода. Убит был только один унтер-офицер, стоявший на платформе, серьезных ушибов не было ни у кого. Счастливо отделались один полковник и его денщик, — их вагон стал дыбом, и им пришлось вылезти из него через окно, но ни тот, ни другой не пострадали. У нас два вагона получили довольно сильные повреждения. Мы отошли далее на юг в четыре часа утра, когда путь был очищен.

25 февраля. Отвозили на север до тысячи четырехсот раненых. Встречные офицеры говорили нам, что на Путиловской и Новгородской сопках, которые защищались 1-м армейским корпусом, было отбито до четырнадцати отчаянных атак японцев. Груды неприятельских тел были нагромождены перед нашими окопами. Теперь шел ожесточенный бой на нашем правом фланге, от которого зависела участь всей армии, Если бы нам удалось отрезать обходящие неприятельские колонны и отбить его атаки в центре и на флангах, то не только победа осталась бы за нами, но мы сами перешли бы в наступление и стали бы гнать его обратно на юг. Впрочем, это решалось не так легко, как было бы желательно: все зависело от имевшихся у нас запасов патронов и снарядов. От этого и японцы не могли нас преследовать после нанесенного поражения до пополнения своих запасов.

Наши мортирные батареи отвозились назад по железной дороге, за неимением снарядов. Санитарные поезда выходили только ночью, так как днем их обстреливал неприятель, не обращая внимания на красный крест.

Мы пришли в Телин в четыре часа дня. На платформе против вокзала толпились офицеры, чиновники, корреспонденты; нижние чины шатались кучками и одиночками, не обращая внимания на офицеров; у них был вид озлобленный, держались они не по-солдатски; это были, вероятно, запасные, распустившиеся вследствие общего упадка дисциплины после нанесенного нам поражения. Мы уже знали, что Мукден оставлен нами и горел; войска спешно отступали по всей линии, арьергард 2-й армии был охвачен кольцом неприятельскими частями, обходившими наш правый фланг и другими, прорвавшимися у Киузяна. При отступлении обоза у станции Хушитай кто-то крикнул «Вот японцы», — и все бросилось бежать; обозные обрубали постромки, садились на лошадей и скакали, обгоняя друг друга, чтобы скорее укрыться от воображаемого неприятеля. Некоторые говорили, что японские батареи под прикрытием двух эскадронов пустили несколько гранат по обозу, отчего и возникла эта паника. Другие утверждали, что японцев никто не видал.

Наш поезд стоял против вокзала на втором пути.

Вдруг между нами и платформой пронесся локомотив с тендером и товарным вагоном, из которого солдаты выбрасывали ящики и разные вещи. За ними бежали нижние чины, офицеры и один генерал с шашкой наголо. Все кричали во всю глотку, но мы не понимали, в чем дело. Потом нам разъяснили, что солдаты (вероятно, запасные) принялись грабить вагон Экономического общества и на противодействие офицеров отвечали угрозами. Чем это кончилось, мы не знали.

Одна сестра милосердия жаловалась нам, что из Футуна гнали без особенной надобности госпитали и лазареты, побросав на месте более шестисот раненых.

Все были в крайне возбужденном настроении; одни резко критиковали действия начальников, возмущались, негодовали, другие ругали солдат.

Все, что мы здесь видели и слышали, было очень неприглядно, но надо было помнить, что мы были в тылу армии, где все преувеличивалось и извращалось и где собирался весь сброд, следовавший за армией, наживавшийся войной, но не проливавший ни одной капли своей драгоценной крови никогда.

В тылу была совсем другая точка зрения: там кричали, что мы терпели поражения, успеха же не имели никогда, что война эта была позорная, осуждали с неумолимою строгостью виновников наших неудач. В передовых войсках судили совсем иначе: там считали, что после честного боя, где начальник и подчиненный исполнили свой долг, не было ничего постыдного отступить перед неприятелем, имевшим численное превосходство.

Я думал остаться пока в Телине, в одном из госпиталей, но мне сказали, что все госпитали были переполнены и, вероятно, будут в скором времени эвакуированы, так как не было известно, будем ли мы здесь держаться или нет. С согласия полковника Пешкова я решился вернуться в Харбин в этом же поезде.

Раненых стали переносить с одиннадцати часов вечера и в течение целой ночи, для того чтобы ночью же уйти. Сестры и санитары были очень утомлены этой работой, а между тем она оказалась лишней, потому что путь не был свободен, и нас продержали до полудня следующего дня.

Кроме двадцати двух вагонов, были прицеплены к нашему поезду теплушки; все было набито битком. Утром какао готовилось на сто двадцать офицеров.

В нашем поезде ехал командир 1-го армейского корпуса генерал-адъютант барон Мейендорф[129]


Рекомендуем почитать
В Ясной Поляне

«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».


Реквием по Высоцкому

Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.


Утренние колокола

Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.


Народные мемуары. Из жизни советской школы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Из «Воспоминаний артиста»

«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».


Бабель: человек и парадокс

Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.


Собственные записки. 1829–1834

«Собственные записки» Н. Н. Муравьева-Карсского охватывают период с 1829 по 1834 годы. Автор рассказывает в них о своей дипломатической миссии по урегулированию кризиса между Египтом и Турцией, приведшей в итоге к подписанию блистательного для России Ункяр-Искелесийского договора 1833 г. Значительное место уделено руководству штабом 1-й армии (1834-1835). Повествуя о малоизученном и поныне периоде отечественной истории, подробные и обстоятельные дневниковые «Записки» одного из самых разносторонне образованных и талантливых генералов эпохи Николая I погружают читателя в атмосферу внешнеполитической и придворной жизни Российской империи второй четверти XIX столетия.


У ворот Петрограда (1919–1920)

Книга Г. Л. Кирдецова «У ворот Петрограда» освещает события 1919–1920 годов, развернувшиеся на берегах Финского залива в связи с походом генерала Н. Н. Юденича на Петроград, непосредственным участником и наблюдателем которых был ее автор. Основной задачей, которую Кирдецов ставил перед собой, – показать, почему «данная страница из истории Гражданской войны кончилась для противобольшевистского дела столь же печально, как и все то, что было совершено за это время на Юге, в Сибири и на Крайнем Севере».


Записки. 1793–1831

Записки Якова Ивановича де Санглена (1776–1864), государственного деятеля и одного из руководителей политического сыска при Александре I, впервые появились в печати на страницах «Русской старины» в 1882–1883 гг., почти через двадцать лет после смерти автора. Мемуары де Санглена, наглядно демонстрирующие технологию политических интриг, сразу после публикации стали важнейшим историческим источником, учитывая личность автора и его роль в событиях того времени, его знание всех тайных пружин механизма функционирования государственной машины и принятия решений высшими чиновниками империи. Печатается по изданию: Записки Якова Ивановича де Санглена // Русская старина.


История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году

Одно из первых описаний Отечественной войны 1812 года, созданное русским историком, участником боевых действий, Его Императорского Величества флигель-адъютантом, генерал-майором Д. Бутурлиным (1790–1849). В распоряжение автора были предоставлены все возможные русские и французские документы, что позволило ему создать труд, фактический материал которого имеет огромную ценность для исследователей и сегодня. Написан на французском языке, в 1837 году переведен на русский язык. Для широкого круга любителей истории 1812 года и наполеоновских войн.