Дневник утраченной любви - [39]

Шрифт
Интервал

Я потрясен. Только что рухнуло все, во что я верил десятилетиями. Смотрю в пол и бормочу:

– Вы… вы именно это хотели мне рассказать?

Они дружно кивают:

– Да… Нетривиально, верно?

Они хихикают, довольные произведенным эффектом. Соланж подмигивает Рене:

– Не многие пары знают, когда именно они сделали ребенка.

– А их отпрыски и подавно, – подхватывает он.

– Поль и Жаннин были особенными, им повезло. А нам отвели роль вестников.

Я шепчу бесцветным голосом:

– Спасибо вам…

Соланж сжимает мне руку:

– Родители тебя обожали, ты – дитя любви.

У меня из глаз текут слезы.

* * *

Риклены наградили меня отцом. Моим собственным отцом.

Возможно ли, что стыд есть осколок истины?

Стыд окрашивает все мои мысли.

Я удручен и корю себя за былую неблагодарность. Мои суждения были низкими, я приписывал маме двоедушие, оскорбляя ее честность и бесконечную любовь к мужу. Я подлый, жалкий, недоверчивый, свирепый, тупой урод. Ненавижу себя.

Тот, кто считает испорченным других, демонстрирует собственную порочность.

Стыд – черный свет трезвого ума.

* * *

Я перебираю воспоминания с позиций вновь открывшихся обстоятельств.

Шоры сброшены, факты очевидны, перед мысленным взором проходят неверно интерпретированные сцены.

В тот вечер, за городом, мама рассказала, что обманула мужа после выкинутого им фортеля. Я ждал следующего признания, самого важного, касающегося меня. Как я мог быть так слеп? Мама уточнила: «Я изменила один раз», подчеркнув слова «после твоего рождения», рассказала, что отец ужасно разозлился и, как истинный мачо, помнил эту историю до своего последнего вздоха. Разве такой мужчина потерпел бы хоть малейшее сомнение по поводу сына? Стал бы ревнивец воспитывать отпрыска соперника? Конечно нет! Признаваясь, мама не открывала доступ к другим признаниям, она его захлопывала. Не подвергала сомнению мое происхождение, но выдавала свидетельство принадлежности к роду Шмиттов.

Глупость затуманила мне мозги.

Я как последний глупец решил, что ухватился за краешек правды, услышав шутку отца насчет игр генетики! Он повторял их в ответ на похвалу в мой адрес, чтобы скрыть волнение, защититься тонкой иронией от гордыни, которую считал постыдной. Папа твердил про игры генетики, а думал «плоть от плоти моей», «кровь от крови моей».

Помню, как мама тихонько укорила его: «Перестань, Поль, ты не должен так говорить!» Оскорблялась не грешница, не неверная супруга, а влюбленная женщина, узнававшая в сыне продолжение мужа, которого бесконечно уважала.

* * *

Моя так называемая проницательность породила одни только ошибки. Ум сбился с пути.

Простота – не моя сильная сторона.

* * *

До чего же мы любим свои ошибки и как боимся правды!

Всю жизнь я ждал и не дождался признания. По вполне понятной причине – я надеялся получить подтверждение собственной идиотской выдумки.

* * *

В основе моего стыда лежит унижение: я вовсе не справедливый человек и предрассудков у меня предостаточно.

* * *

Однажды кто-нибудь прочтет эти признания и все узнает. Но я не стыжусь своего стыда: он составляет крошечный осколок оставшейся у меня чести.

* * *

У прошлого лицо настоящего. Когда я воевал с отцом, оно недовольно морщилось, а сегодня улыбается.

Вспоминаю наши с папой хорошие дни: прогулки по лесу Пилата, пикники во мху среди пахнущего торфом верещатника, скалолазание, долгие лыжные походы, ночные споры над картой мира, новое пианино, полученное в подарок в юности.

Идет пересмотр детства.

* * *

Утро субботы.

Я просыпаюсь, мне шестнадцать лет.

Отец сидит рядом, смотрит с нежностью. Давно сидит и ждет моего пробуждения.

Мне становится не по себе, я резко сажусь и спрашиваю:

– Который час?

– Одиннадцать.

– Надо же, а я и не почувствовал.

– Все в порядке, тебе нужно было выспаться.

Я ужасно озадачен, а папа улыбается:

– Вчера все получилось блестяще. Ты меня поразил. Я и не думал, что ты такой способный.

От смущения я жмурюсь. Накануне в театральном клубе лицея играли мою первую пьесу «Грегуар, или Почему горошек зеленый», которую я же и поставил.

Отец не сводит с меня глаз – он поражен и восхищен, он любит своего мальчика.

– Потрясающий парень мой сын!

Это не просто перемирие – начинается новая эра: раз театр производит такой эффект, я буду без ума от театра.

* * *

Одна деталь не позволяет мне утонуть в ненависти: я поклялся обожать отца в течение нескольких ближайших десятилетий и сдержал слово. Несмотря на несходство наших характеров, я хотел отвечать ему уважением и сердечной привязанностью. Нежности и ласки были не по моей части, но корректность я соблюдал.

Результат никто не гарантировал, но я старался.

Это был долг любви, а не порыв чувств.

* * *

Я снова спрашиваю себя: не были ли мои прежние теории упрощением?

Я думал, что принуждаю себя любить отца, однако, когда с ним случился удар и его парализовало, я на год потерял сон, физически ощущая его страдания.

Позже мне захотелось избавиться от сопереживания.

Я преуспел.

* * *

Вспоминаю свои мечты. Я беру отца в отцы, не борюсь с любовью, и внутри медленно распрямляется пружина.

Я не боюсь высвобождения чувств и отпускаю на волю мечты. Куда меня это заведет?

* * *

Такси везет меня на кладбище Сент-Фуа-ле-Лион, где мы два года назад похоронили маму.


Еще от автора Эрик-Эмманюэль Шмитт
Оскар и Розовая дама

Книга Э.-Э. Шмитта, одного из самых ярких современных европейских писателей, — это, по единодушному признанию критики, маленький шедевр. Герой, десятилетний мальчик, больной лейкемией, пишет Господу Богу, с прелестным юмором и непосредственностью рассказывая о забавных и грустных происшествиях больничной жизни. За этим нехитрым рассказом кроется высокая философия бытия, смерти, страдания, к которой невозможно остаться равнодушным.


Месть и прощение

Впервые на русском новый сборник рассказов Э.-Э. Шмитта «Месть и прощение». Четыре судьбы, четыре истории, в которых автор пристально вглядывается в самые жестокие потаенные чувства, управляющие нашей жизнью, проникает в сокровенные тайны личности, пытаясь ответить на вопрос: как вновь обрести долю человечности, если жизнь упорно сталкивает нас с завистью, равнодушием, пороком или преступлением?


Евангелие от Пилата

Эрик-Эмманюэль Шмитт – мировая знаменитость, пожалуй, самый читаемый и играемый на сцене французский автор. Это блестящий и вместе с тем глубокий писатель, которого волнуют фундаментальные вопросы морали и смысла жизни, темы смерти, религии. Вниманию читателя предлагается его роман «Евангелие от Пилата» в варианте, существенно переработанном автором. «Через несколько часов они придут за мной. Они уже готовятся… Плотник ласково поглаживает крест, на котором завтра мне суждено пролить кровь. Они думают захватить меня врасплох… а я их жду».


Потерянный рай

XXI век. Человек просыпается в пещере под Бейрутом, бродит по городу, размышляет об утраченной любви, человеческой натуре и цикличности Истории, пишет воспоминания о своей жизни. Эпоха неолита. Человек живет в деревне на берегу Озера, мечтает о самой прекрасной женщине своего не очень большого мира, бунтует против отца, скрывается в лесах, становится вождем и целителем, пытается спасти родное племя от неодолимой катастрофы Всемирного потопа. Эпохи разные. Человек один и тот же. Он не стареет и не умирает; он успел повидать немало эпох и в каждой ищет свою невероятную возлюбленную – единственную на все эти бесконечные века. К философско-романтическому эпику о том, как человек проходит насквозь всю мировую историю, Эрик-Эмманюэль Шмитт подступался 30 лет.


Одетта. Восемь историй о любви

Эрик-Эмманюэль Шмитт — философ и исследователь человеческой души, писатель и кинорежиссер, один из самых успешных европейских драматургов, человек, который в своих книгах «Евангелие от Пилата», «Секта эгоистов», «Оскар и Розовая Дама», «Ибрагим и цветы Корана», «Доля другого» задавал вопросы Богу и Понтию Пилату, Будде и Магомету, Фрейду, Моцарту и Дени Дидро. На сей раз он просто сотворил восемь историй о любви — потрясающих, трогательных, задевающих за живое.


Женщина в зеркале

Эрик-Эмманюэль Шмитт — мировая знаменитость, это едва ли не самый читаемый и играемый на сцене французский автор. Впервые на русском языке новый роман автора «Женщина в зеркале». В удивительном сюжете вплетаются три истории из трех различных эпох.Брюгге XVII века. Вена начала XX века. Лос-Анджелес, наши дни.Анна, Ханна, Энни — все три потрясающе красивы, и у каждой особое призвание, которое еще предстоит осознать. Призвание, которое может стоить жизни.


Рекомендуем почитать
Сваня

Повести и рассказы молодого автора посвящены взаимоотношениям человека и природы, острым экологическим проблемам.


Новый мир, 2006 № 12

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/.


Оле Бинкоп

Психологический роман «Оле Бинкоп» — классическое произведение о социалистических преобразованиях в послевоенной немецкой деревне.


Новый мир, 2002 № 04

Ежемесячный литературно-художественный журнал.


Закрытая книга

Перед вами — книга, жанр которой поистине не поддается определению. Своеобразная «готическая стилистика» Эдгара По и Эрнста Теодора Амадея Гоффмана, положенная на сюжет, достойный, пожалуй, Стивена Кинга…Перед вами — то ли безукоризненно интеллектуальный детектив, то ли просто блестящая литературная головоломка, под интеллектуальный детектив стилизованная.Перед вами «Закрытая книга» — новый роман Гилберта Адэра…


Избегнув чар Сократа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.