Дневник театрального чиновника (1966—1970) - [5]

Я сказала, что Варпаховский считает, что «Доходное место» Захарова — это отголоски Таирова, что это формализм, который он ненавидит. На что Борис Владимирович как-то спокойно заметил, что это Варпаховский проснулся и заговорил о формализме, что это чепуха, никакой это не формализм, и Таиров здесь ни при чем, он бы в ужас пришел, если бы его к этому спектаклю приплели, так как это просто агитка.

Говорили о книге Светланы Аллилуевой, которую я ему давала читать. Что это приятно, потому что скромно. И если она хотела себя реабилитировать, что она сама никакого зла не сделала, то цель ее достигнута, а папочку своего она довольно-таки «раздела», и жизни ее не позавидуешь.

Говорили об Эфросе. Я обрисовала сложное положение его самого и актеров, пришедших вместе с ним в Театр на Малой Бронной[8]. Борис Владимирович сказал, что не надо ничего преувеличивать и что все чуть ли ни к лучшему. «Тот» театр уже кончался, был почти исчерпан, так что надо было менять, а в сложившемся коллективе это очень трудно. Что очень хорошо, что он не главный режиссер и отвечает только за свои спектакли. Что ему не нужен сейчас громкий успех и что пусть будет хоть средний спектакль «Три сестры», а потом он может сделать что-то лучше. Когда Алперс говорит, ничего не можешь с собой поделать, почти всегда он кажется тебе убедительным.

Борис Владимирович сказал, что не любит Некрасова, а вот Блок, Брюсов любили, и у Блока очень чувствуется его влияние. Сказал, что любит у Горького «Мои университеты», «Клима Самгина», «Варвары», «Дети солнца», «Последние», «Егор Булычев» и гениальную пьесу «На дне». На мой вопрос «А что еще?» ответил: «А больше у него ничего нет».

25 сентября

На овощной базе чистила капусту[9].

26 сентября

В 16 часов был идиотский отчет профбюро Управления на месткоме Министерства — как мы помогаем руководству в выполнении производственных задач. Какой абсурд вся эта «общественная» работа и «необщественная» тоже. Вечером на парткоме утверждали мою характеристику для выезда в Польшу. Меня пригласило Министерство культуры Польши персонально за активное участие в проведении Первого фестиваля польской драматургии 1965 года. Ильина (начальник Управления кадров) прямо вся кипела, смотрела зверем, но ничего сделать не могла.

Вечером позвонил Борис Владимирович и рассказал о своих впечатлениях от спектакля «Сколько лет, сколько зим». В общем, ему понравилась режиссерская работа Товстоногова, умение использовать сценическое пространство, создавать атмосферу, а на мое замечание, что все это холодно, возразил, что зато отсутствует дилетантизм (который ему так ненавистен), все сделано по законам искусства. Но актерские работы по существу никакие не понравились. Сказал, что Юрский делает не то, что в пьесе, но, может, так и надо, а то было бы скучно, юмора мало. В общем, спектакль средний, но смотреть не скучно.

27 сентября

Ну вот — Борис Владимирович от «Мещан» в восторге, ему очень, очень понравилось. Разницу в восприятии им и мной он деликатно объясняет разницей темпераментов. Главное он видит в освобождении Горького от вульгарного социологизма. Что здесь не семейная драма, а всеобщее непонимание друг друга, одиночество — это и сам Горький, и современность. Текст Товстоноговым перемонтирован, а не убран, и монологи превращены в отдельные реплики (вот почему мне показалось, что отсутствует монолог Нила о любви к жизни и активному вмешательству в нее). Лебедев — Бессеменов просто превосходен, трагический образ большой силы. Понравилась очень Макарова — Цветаева, Петр — Рецептор, Татьяна — Попова (особенно в первом акте, во втором не совсем понятно, зачем это она моль ловит). В начале века все критики рассматривали Нила как самодовольного, самовлюбленного мещанина, так его трактовал Дикий, такой он и здесь. Всех поучает, а сам просто влюблен в молодую здоровую женщину и самодовольно любуется собой. У Перчихина в конце действительно лишнее комикование, а в целом очень хорошо. Они все мещане, все. Так и у Горького, это потом навесили фальшивые ярлыки, и Товстоногов их срывает. Очень хорошая Поля — Сапожникова. «Не люблю этого слова, — сказал Борис Владимирович, — но здесь действительно что-то от философской глубины, хотя представляю себе, что в возрасте гораздо более молодом люди просто не очень хотят думать о тех проблемах, которые здесь поставлены. Товстоногов не только умом, но интуицией постигает Горького». Очень интересно Борис Владимирович говорил о том, что у Товстоногова, как и у Горького, симпатии на стороне Татьяны и Петра, потому что они ищущие, колеблющиеся, а не самодовольные, не самовлюбленные. А то, что Татьяна напоминает Калерию из «Дачников», — это закономерно, это вариант одного образа, Горький любил многократно обращаться к одному характеру и рассматривать его в разных ситуациях, в разной обстановке. И Калерия, и Татьяна, и Лиза («Дети солнца»), и девушка из «Достигаевых» очень разные, но в них это одиночество, эта обреченность, боязнь жизни. Татьяна любит читать книги и очень верно судит о литературе, как Калерия со своей поэзией, хотя там, конечно, многое другое. Борис Владимирович советует перечитать Горького свежими глазами, в тексте есть все, что сделал Товстоногов. Итак, самовлюбленность — основной признак мещанства. И то, что на сцене, и то, что в жизни, — все это безумный, безумный, безумный мир, как говорит Борис Владимирович.