Дневник театрального чиновника (1966—1970) - [4]
А сегодня утром была на таком дерьме, что и вспоминать не хочется, — «Невесте» Чаковского в театре Гоголя в инсценировке Павловского. Бездарная фальшивка, бездарно поставленная и бездарно сыгранная.
Сегодня с утра обменивались впечатлениями от вчерашнего спектакля «Мещане». Я все думала, почему это Тодрия в восторге, а я нет. Но вот и Емельянову (критик, член Репертуарной коллегии) не очень понравилось. По его мнению, социального начала здесь маловато, просто семейная драма. Ему показались роли Перчихина, Тетерева, а также Цветаевой стандартными. Петр — Рецептор его раздражал своей однотонностью, проведением роли на одной ноте.
Вдруг в 16 часов меня попросили пойти на премьеру «Братской ГЭС». Господи, четвертый раз. Нет, видимо, это не искусство, настоящее искусство можно смотреть по многу-многу раз, а это уже просто осточертело. И ничего не находишь, и ничто на тебя не действует — вот только музыка Колмановского хорошая, ее слушаешь с удовольствием, а все остальное кажется просто самодеятельностью. Публика все воспринимает, в общем, спокойно. Что «ура», что «долой» — для нее одно и то же. На спектакле слышала, как народная артистка СССР Мансурова хвалила «Мещан» и Товстоногова. Что это МХАТ, но сочнее, что он удивительно самостоятельно держится в искусстве и в жизни, что ей очень, очень понравилось.
Перед моим уходом в театр, в 17 часов позвонил Эрман (директор «Современника») и сказал, что «лит» на «Народовольцев» обещали дать в 10 утра 23 сентября, и театр очень просит, чтобы в 11 часов утра пришли принять спектакль.
В 11 утра были в «Современнике» на «Народовольцах». Довольно огорчительное явление. Прежде всего, расхождение с жанром пьесы. Пьеса — довольно сухой документ, а театр пытается ее играть как психологическую драму, и из этого ничего не получается — крик, надрыв, а все пустое. Вместо того чтобы просто обращаться к разуму зрителя и доложить ему то, что ты хочешь сказать, актеры пытаются создать образы, а играть-то нечего. Ну, у кого больше материала и таланта, у того что-то получается, например, Царь — Евстигнеев. Потом, сделано это многослойно: на фоне народа — народовольцы, на фоне того и другого — сцены во дворце. Окончание фразы в одной среде становится началом разговора в другой. Замысел понятен, но все слишком усложнено. Сам Ефремов — Желябов — какой-то герой Достоевского, а не крестьянин — революционер. И все кричат, кричат — Муравьев — Фролов и Гольдберг — Никулин особенно.
А вечером в 21 час была в ВТО на открытии 31-го сезона Дома актера. Полно каких-то нетеатральных людей. Абсолютно отсутствует молодая режиссура, и почти нет молодых актеров, есть старики. Какое-то грустное зрелище, нет праздника, скучно.
В 12 часов дня была на спектакле БДТ «Сколько лет, сколько зим». Что-то не очень, особенно первый акт. Во втором появилось какое-то напряжение, один раз даже до слез. Актеры играют интересно, достоверно, им веришь, но как-то все прохладно, мне не хватает темперамента, страсти режиссерской. Юрский делает что-то не то, сочно, смешно, но не то. Нет трагедии человека, а просто какой-то комик.
После театра поехала к Борису Владимировичу отвезти билеты. В беседе возник вопрос о том, как судить художника — лишь по его созданиям или и по его жизни — по совокупности. Борис Владимирович считает, что если на поверхности явное расхождение между творениями и жизнью самого автора, то для выводов этого все же мало, нужно учитывать и причины, и мотивы поведения. Вот Некрасов — гражданин в поэзии, объективно от его деятельности огромная польза, и журнал-то он издает один-единственный прогрессивный, и близок к Чернышевскому, а, страшась закрытия журнала, оду самому Муравьеву-«вешателю» прочитал, и до самого смертного одра и на нем мучил его этот поступок слабости. Давал балы, имел один из лучших выездов, но нужно было давать балы, чтобы принимать редакторов, налаживать связи и т. д. — вот, надо учитывать все. Толстой проповедовал опрощение, а жил в графском доме, да, но что ему было делать?
Рассуждая о том, почему две самые гениальные пьесы — «Ревизор» и «Горе от ума» никогда не пользовались большим успехом, Борис Владимирович сказал: «Потому, что в них нет ничего лишнего, они слишком совершенны для театра. В театре нельзя все время быть в напряжении — пьеса должна строиться так, чтобы как волны набегали, а в „Ревизоре“ сплошь одно золото и бриллианты. Интересно, когда читаешь варианты, то видишь, как Гоголь освобождает пьесу, по его мнению, от всего лишнего. И получается, что в чтении это гениально, а на сцене многое пропадает. Шекспир умел сочетать — у него не просто сказано „подлец“, а он пишет многими определениями, и зритель, если что-то и пропустит, то что-то и ухватит. Вот у Островского гениальная „Гроза“ не пользуется успехом, а мелодраматичная „Без вины виноватые“ — пробивная, как пуля. Сцена не может жить без доли пошлости», — заключил Борис Владимирович.
Опять вспоминали о «Доходном месте» в постановке Захарова. Борис Владимирович сказал, что у режиссера нет единого замысла. Что вот у Фоменко в «Дознании», поставленном им в Театре на Таганке, был неверный замысел, но был, во многом был замысел в его постановке «Смерти Тарелкина» — в ролях Тарелкина и Варравина чувствовался режиссерский замысел, а здесь этого нет.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.