Дневник театрального чиновника (1966—1970) - [2]

Надо сказать, это очень хорошо, что я смотрю все спектакли до Бориса Владимировича, я хоть сама знаю свое личное впечатление, а то бы он здорово на него влиял. После разговора с ним все восторги как-то тускнеют, и тебе кажется, что он в чем-то больше прав.

По «Доходному месту» у нас в Министерстве паника. На заседании коллегии Большов (главный редактор «Советской культуры») просил занести в протокол его возмущение тем, что в Москве, в Театре Сатиры идет антисоветский спектакль, что прием обращения в зрительный зал означает критику советской действительности. Все перепугались, и началась паника. В воскресенье 10 сентября утром на спектакль ходили замминистра Владыкин (он взял с собой Ревякина — специалиста по А. Островскому), наш Тарасов (начальник Управления), Черноуцан (из ЦК КПСС) и др.

После просмотра Ревякин сказал, что хотя отступления от канонического текста есть, но дух Островского сохранен. И тут Владыкин, кричавший после первого акта об искажении автора, сразу переменился, а после слов Черноуцана, что назвать этот спектакль антисоветским может только сумасшедший, «приобрел» почти положительное мнение. Тарасов пока — «за». И даже на мои слова, что за такие обвинения Большову надо «давать по зубам», благосклонно заметил, что вот надо собрать на обсуждение спектакля таких товарищей, которые бы «дали ему по зубам».

Итак, у нас создана «комиссия» — я прошу ее членов посмотреть спектакль, потом спрашиваю, кто какого мнения, после чего мы будем отбирать, кого приглашать на обсуждение. Вот мнения: Марков (доктор искусствоведения) в принципе — за; Пименов (критик) — спектакль здоровый, но много мусора (одеты чиновники в коричневые костюмы — напоминают фашистов); Раевский (режиссер МХАТа) — против, искажение Островского, если бы на афише стоял автор — «Захаров по мотивам Островского», то тогда он готов признать и то талантливое, что есть в спектакле.

18 сентября

Сегодня Тарасов готовился к завтрашней встрече с Фурцевой, которая вернулась из отпуска. Нервничал, предугадывал ее вопросы, прежде всего о подготовке к 50-летнему юбилею Октября. Я ходила в московское Управление культуры, выверяла юбилейную афишу (эта железобетонная жуть разгонит всех зрителей). В кабинете Тарасова обсуждался вопрос о «Братской ГЭС» в Театре на Малой Бронной — все ли замечания выполнены: убрать слова «Маяковский застрелился и был посажен Мейерхольд», переставить «Ваньку-Встаньку», сократить «Прохиндея»[5]. Потом перешли к «Доходному месту» — что сказать, на кого сослаться при положительной оценке. Голдобин довольно цинично формулировал, а Тарасов записывал, что спектакль нетрадиционный, но, в общем-то, здоровый, как выразился Пименов, которого спрашивал Голдобин. Позвонили Завадскому, он — «за», свежо, талантливо. Стали писать список, на кого сослаться, — П. Марков (Тарасов сказал, что Марков не очень-то авторитетен теперь для Фурцевой, раньше она к нему хорошо относилась, но он как-то где-то высказался в противовес ее мнению, теперь она его разлюбила); Анастасьева (доктор искусствоведения) нельзя — он «подписался»[6]. Походя Тарасов заметил, что Большов ненавидит Плучека и делает ему пакости за то, что тот однажды сказал, что, «чтобы руководить „Советской культурой“ большого ума не надо». Решили сослаться на Завадского, Маркова, Пименова, Салынского, Арбузова, Рыбакова (главный редактор журнала «Театр»), Ефремова, а для объективности сказать, что вот Яншин не принимает спектакль, так как считает, что это отступление от Островского, т. е. все время придавать спору эстетическую, а не политическую окраску. Ну что из этого будет — поручиться нельзя. Тарасов всегда готовится, а потом выглядит как беспомощная мокрая курица. Потом опять вернулись к «Братской ГЭС». Тарасов решил еще раз посмотреть, и я с ним пошла. Пришли, опять разговор — надо подождать с премьерой, решить должно ЦК. А Зайцев (директор театра) все ссылается на Демичева (секретаря ЦК, кандидата в члены Политбюро), что вот ему Евтушенко с дарственной надписью экземпляр «Братской ГЭС» подарил как покровителю, который первый разрешил ее опубликовать, что он первый поставил свою визу, а потом Брежнев. И все такая таинственность. Третий раз спектакль понравился еще меньше. Первый раз было интересно, казалось талантливо, хотелось даже извиниться перед Поламишевым за то, что не считала его хорошим режиссером. Второй раз — местами было скучно, местами еще брало. Третий — видишь, что крик, а толку чуть. Была рядовая публика, и первую часть со всеми критическими намеками совсем не принимала, во второй части хлопали в «патетических» местах. То ли публика — все еще рабы, сами не смеют думать, то ли все это действительно пустой крик, черт его знает.

Придя с «Братской ГЭС» позвонила Эфросу, его нет, он в ГИТИСе, разговаривала с Крымовой (театральный критик, жена Эфроса). Рассказала ей, что Тарасов ходил на просмотр «Синей вороны» в Ленком. Спектакль очень плохой, никакой режиссуры. Родионов (начальник московского Управления культуры) заявил на обсуждении: «Можете выпускать, но ведь это вроде визитной карточки, так что смотрите сами»