Дневник - [16]

.

Новые друзья. Борис Гильдовский[53] – москвич. Бежал из Красной армии. Служил у братьев Патэ в Москве по кинематографической части[54]. У большевиков был на агитпоезде тоже в кинематографе. За пристрастие к кокаину сослан в 13-ю армию (чуть был не расстрелян) и бежал к нам под Орлом. Страшно боится опять попасть к большевикам. Чудак большой и куплетист.

14 февраля. Опять дежурю в штабе дивизии. Я было запротестовал перед взводным: «Позавчера ведь был в наряде!» – «Слушайте, N, – умолял меня взводный, – некем заменить, вы лучший телефонист!» Это мне польстило. 3-й день служу – и уже лучший телефонист. Дежурю в штабе. Тепло. Сижу у печки. Принял штук 40 телефонограмм. В команде связи гораздо легче, чем в роте. Мороз сильный.

15 февраля. Отдыхал после дежурства. Почти целый день спал. Сегодня красные наступали. Стрельба была отчаянная. Но меня это не интересует.

16 февраля. Дежурю в 3-м батальоне. Назначен на неделю. Сегодня из Ольгинской целый день доносится сильная канонада, там марковцы[55]. Ночь спал плохо, т. е. почти не спал, трубку держишь у уха. Тихий дежурит во 2-м батальоне и до 12 часов ночи рассказывал анекдот по телефону про «казака Кулика» станицы Нетягайловской. Где-то играла гармошка, все слушали, в телефоне получаются красивые звуки. Кто-то передразнил «кальтенпупа» – так прозвали начальника команды, а он услыхал, наутро приглашает он всех на стакан чаю, т. е. под винтовку. Под утро задремал и заснул, а трубку держу у уха, но хорошо, что никто «не засыпал».

17 февраля. В Ольгинской сильный бой. У нас тихо. Ночью часа в два неожиданно получаю по телефону приказание от поручика Кальтенберга смотать линию до заставы на водокачке, а к нам будут мотать со стороны 2-го батальона. Значит, Батайск оставляем. По телефону передали, что начинать сматывать тогда, когда получится приказ из штаба полка. Сидим. Батальон спешно собирался. Выходили на улицу. Строились. Уже штаб батальона грузит вещи на подводы, а у нас приказа все нет. Звоним в штаб полка. Ответа нет. 2-й батальон отвечает, что линия прервана и они тоже не знают, что делать. Уже брезжил рассвет, когда 2-й батальон заявил нам, что он, не дожидаясь приказа, начинает сматывать линию, так как батальоны уже выступали. Делать нечего, нужно и себе сматывать, так как батальон уже выходит. Светает. Мы по грязи мотаем линии в заставу. С нами аппараты, катушка и винтовки.

Страшно неудобно. В поле страшная грязь. Провод саперный, тяжелый.

Прямо выбиваемся из сил. На водокачке видны какие-то фигуры. Это застава собирается уходить. Вдруг из Батайска мчится наша двуколка со взводным и конюхом-армяшкой.

– Что вы возитесь?! – кричит на нас взводный. – Долго ли будете еще возиться? Хотите, чтобы красные вас забрали?!

Мы смотрели на него, недоумевая.

– Вы знаете, – кричал он, подъезжая и соскакивая в грязь, – что в Батайске уже никого нет, и сейчас могут прийти большевики!

Мы оторопели.

– Давайте кабель!

Он взял намотанный кабель, быстро взвалил на двуколку, сел сам и, хлестнув по лошади, умчался.

– Вот тебе и раз, а мы?

– Эх! – махнул рукой Шутько. – Когда круто, так каждый бросает, а когда нужно, так давай!

Что же делать, уже рассвело, у нас еще версты 1½ несмотанного кабеля. Мотаем в Батайск. Кабель висит на деревьях через хаты. Завязан прочно. Мы потянули его, хотели оборвать. Повалили в одной хате трубу. Выскочила баба.

– Слушай! – сказал я. – Раз они нас бросили и удрали, бросим и мы этот кабель.

– Конечно, – решил Шутько.

Двинулись в Батайск.

В Батайске пусто, ни души на улице. Действительно наши ушли. Идем быстро по-над заборами, стараясь идти по льду, легче. Вспомнил, что у меня на квартире осталось грязное белье в стирке, но сворачивать туда далеко. Придется в одной смене ходить. Навстречу бежит какой-то солдат.

– Где самурцы? – спрашивает он.

– Какие? – отвечаем мы. – В Батайске никого нет!

– Как! – удивился он и помчался дальше.

Нас нагоняют кавалеристы. Они летят рысью.

– Эй! Ребята! – кричат они нам. – Куда идете, поспешите, мы последние, за нами уже красные!

У нас гайка ослабла. Куда идти? А все наше начальство и иже с ними не успели еще в два часа ночи отдать приказы о выступлении, как уже штабы позвали линию начать поспешно «мотать», а мы на позиции сидели до утра, ожидая приказа. И что же – у нас пропало версты 1½ проводу, а в Батайске почти весь висит на деревьях. Вот так паника, видно, была, весь кабель бросили.

– Идем на вокзал! – говорю я Шутьку. – Может быть, застанем поезд.

«Бууум!» – ухнуло на вокзале и глухо разорвалось в Ростове.

«Канэ» посылала прощальный привет. Бежим к железной дороге. Медленно вытягивается к Каялу громадный состав-огнесклад[56]. Мы поспешили к нему.

– Скорее, скорее!

Спотыкаемся. Хотя бы к последнему вагону. Шутько добежал и уцепился на ходу, поезд развивал ход все сильнее и сильнее.

Я прицелился и уцепился за подножку пульмановского вагона. На повороте поезд замедлил ход, я соскочил и уже влез в товарный вагон. В вагоне навалено полно ящиков со снарядами. Лежат разбитые ящики, снаряды валяются и на полу. Несколько солдат лежат на ящиках, покуривая, и беседуют. Какой-то поручик стоит у дверей, тоже курит, хотя говорит солдатам: «Поосторожнее, господа».