Дневник Серафины - [5]
Полночь
Пользуясь тем, что мама заснула, хочу написать о событиях сегодняшнего дня.
Еще по дороге в гостиницу мама не скрыла своего недовольства пансионом мадам Феллер; она находит его недостаточно аристократичным. Я постаралась утвердить ее в этом мнении и рассказала, из каких семей происходят мои товарки. Графинь и баронесс, говорю, раз-два и обчелся, а большинство пансионерок незнатного рода, которые не получили дома надлежащего воспитания. И по-французски только в отведенные для этого часы говорим. А Ропецкая не имеет понятия о хороших манерах и истинной благовоспитанности. Учитель танцев вовсе не француз, как было обещано, а балетный плясун, изгнанный из варшавского театра. Много чего наговорила я в таком же роде. Мама слушала молча и только головой качала. Ее возмутило, что нас называют просто по именам, не прибавляя титулов. И никакого не делают различия в зависимости от происхождения. И рукоделием заставляют заниматься, отчего кожа на руках грубеет…
Мама перепугалась, едва я об этом обмолвилась, велела снять немедленно перчатки и показать ей руки. Заметив на указательном пальце следы от уколов иголки и слегка загрубевшую кожу, она пришла в ужас. Правда, она сдержалась и промолчала, но на лице ее было написано возмущение. «Ради бога, береги руки! — сказала она. — Испортить их легко, а вернуть утраченную белизну и нежность почти невозможно. Неужто мадам Феллер полагает, моя дочь будет горничной или швеей!»
Если мама пробудет в городе несколько дней, я тешу себя надеждой, что сумею убедить ее и она заберет меня из пансиона. В конце концов, если это так уж необходимо, можно нанять англичанку. Ах, этот мерзкий пансион!.. Но терпение… терпение…
23 марта
Вчера не могла выкроить ни минутки, чтобы побеседовать с дорогим моим дневником. Мы ездили с мамой в театр и поздно вернулись. В нашу ложу набились знакомые: стоит маме где-нибудь появиться, и сразу вокруг нее целый рой поклонников. У нас собрался, что называется, весь цвет здешнего общества. Я забилась в уголок, и на несчастную пансионерку никто даже и не взглянул. Зато красавица мама пользовалась колоссальным успехом. Еще бы! Она такая душка!
Князь В., граф Н. и еще какой-то незнакомый господин, которого величают камергером, досидев до конца представления, проводили нас до экипажа, и маме ничего не оставалось как пригласить их на чашку чая. И хотя дорогая мамочка в городе проездом, она умеет принять гостей так, что это сделало бы честь любому дому. Вечер прошел очень мило. Правда, я сидела в сторонке, делая вид, будто меня не интересует разговор, и под конец мама отослала меня спать. Но я из спальни прислушивалась к оживленной беседе. Какие благовоспитанные, любезные люди!.. Совсем иной мир… Я чувствую, что создана именно для такой жизни. Но, увы, я всего-навсего пансионерка, на которую никто и не посмотрит и которая не смеет принимать участие в общем разговоре, претендовать на внимание, сидеть со всеми за вечерней трапезой…
Но долго поститься я не намерена!
Когда гости разъехались, мама — все еще оживленная — вошла в спальню, и мы с ней стали болтать. Не знаю, почему мой лепет произвел на нее такое впечатление, но она с нежностью поцеловала меня в голову и воскликнула: «Боже, чтобы в восемнадцать лет так верно судить о жизни!»
Сегодня целый день провела с мамой. Вчерашняя моя болтовня расположила ее ко мне — она стала откровенней и ласковей. Оказывается, иногда полезно излить душу, — по крайней мере, не будут считать маленькой. То, что я рассказала о пансионе, явно маме не нравится, а я ведь чистейшую правду говорю и нисколечко не присочиняю. За разговорами и делами день промелькнул, как единый миг. А в пансионе он тянется бесконечно медленно, будто нарочно остановили часы и солнце заснуло на небе… Бывало, ждешь не дождешься вечера. А сейчас хочется, чтобы он подольше не наступал и время не летело так быстро.
Утром нас поджидал экипаж, и мы с мамой, которая никогда не пропускает богослужения, поехали в костел. У меня, как и у нее, был молитвенник в бархатном переплете с красивыми застежками. Я не спускала глаз с мамы и старалась во всем ей подражать. Она держала перед собой раскрытый молитвенник, но мне показалось, она не молится: у нее был рассеянный и задумчивый вид. Прочтя молитву, я тоже не устояла перед соблазном и оглядела туалеты и лица молящихся.
После обедни мама распорядилась ехать в лавки за покупками; по ее словам, она совсем обносилась в деревне и отстала от моды.
Находиться в ее обществе — поистине наслаждение! Каждое ее словечко поучительно, исполнено глубокого смысла. Видно, она заметила, что я не слишком ревностно молилась.
— Дорогая, — сказала она, когда мы уже сидели в экипаже, — неудивительно, что ты была сегодня несколько рассеянна в костеле. Это случается со всеми. Иногда бывает трудно сосредоточиться на молитве, но ни в коем случае нельзя, чтобы это заметно было со стороны. В другой раз будь осмотрительней. Я отнюдь на фанатичка и не ханжа, но никаких поблажек себе не даю. Отпущение грехов во власти всевышнего и исповедника, но церковные обряды надлежит исполнять неукоснительно. Положение обязывает нас подавать пример… Эти мерзавцы, демократы, погрязли в грехах и безбожии, и долг представителей высших слоев общества наставить их на путь истинный. Не то они весь мир готовы сокрушить.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.
Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.