Дневник. Продолжение - [5]

Эти домики – птичьи ли, рыбьи? – а тянет к окну

разноцветному... Первый изысканней прочих.

Засмотрюсь... И тотчас непременно уткнусь

во второй – ни единый не порчен

неуменьем сложить два-три цвета. Как мастер горазд

ремесла веницейского древнего – зря и тягаться...

Здешних предков огни посейчас неусыпно горят,

в перекличке гондол на водах далеко растекаясь...

Но на привязи флот. Накренившись, чуть дремлет фонарь,

за неярким стеклом пряча тайну живого свеченья...

Так на клиросе в ночь заступает служить пономарь...

Так сияют лучи золотого сеченья.

25, 26 м а р т а

12. К Венеции! Grand Canal

Не хватит слов! Не им творить сюжет.

Кишит кишеньем, изумляя паки.

И паки... И, из небыли сошед

и былью представая и уже

явившись ею, пробуждает парой —

восторг и вдохновенье – ты внутри!

Ни время, ни событья не исторгнут

тебя из чрева... Сколько ни мудри —

не выдумаешь этакого. Миг —

чем дальше, тем быстрее – напрямик.

26 м а р т а

13. К Венеции! Память

Не присвоить и не – отпустить, лишь она не узнает,

оставаясь самой!

Вить верёвочку к ней не морскими узлами,

не сложить под замок

ни одну из примет – голубое с зелёным,

золотое поверх,

сочетавшись судьбой и с водой, и с землёю,

о которых – повем.

27 м а р т а

14. К Венеции! Посвящение

Памяти П. Муратова

...а если умрёт, то принесёт много плода.

Ин. 12, 24

Кто к полному добавит – полноты

участник, как умершее зерно,

рождающее в будущем... Но путь

тернист, елико вынесет теперь.

Земного – ни суда, ни понятых

не надобно, и почести – зело!

не жди ни до, ни после. После пусть

другие умирают без потерь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что бабочка подённая, что жук,

что жужелица?! О тебе – тужу.

27 м а р т а, В х о д Г о с п о д е н ь в И е р у с а л и м

15. К Венеции. Прощание

На Родине всё сбудется – венец.

Венеция останется собой.

По небу разливается свинец

на Родине. В Венеции забот —

ни облачка... К отеческим гробам

и воздуху родимых пепелищ

в холодные вернёмся города,

купаясь в позднемартовской пыли.

30 м а р т а

ТАНЕ БЕК. ВСТРЕЧА

1

Татьяне Бек, сказавшей за меня...

В апреле бахромой цыплячьей клёны

за сутки оперились, сняв поклёпы

на родину холодную... Поклоны

мои – любившей жизни знамена,

как жизнь, не только красные... Апрель

не прост, не постоянен, не пригоден

для неги, расслабленья... Непригожи

его задворки...

Рядом кисея и залежи суровые рогожи,

сложившие утеху – под запрет.

2

...А подержаться за руку, а встать

поближе у обрыва?..

Кто поменьше,

удержится на краешке, а кто —

усядется на стул, на два...

Не с ними

хотела бы на карточке одной

остаться полустёртой...

Эта жизнь живётся раз и набело.

Парит большая птица с новыми крылами,

отсель недосягаемыми нами.

3

Чу, девонька, красавица-душа!

Ничто не пропадает – было б только!

Не первой, не последнею дошла

до будущего... Вечного. Не долго

оплакивать и радоваться здесь,

где, как ни потянуться – не задеть

грядущее посмертно. Лишь – затем!

Тебя же – полюбила без затей.

30 а п р е л я

КИСЛИЦА

По нетронутой заячьей – по

кислой травке не сладко ходить...

Запрокинуто мая чело

высоко, разнотравьем кадит

жаркий полдень... В его глубине

всяк не целое – целого часть...

И зелёный убра́н кабинет

белизною прозрачною чаш.

Крошка-венчик, застенчив и мал,

схорони человечью печаль!

Двадцать первый не выпитый май

от начал безнадежно почат...

Не воротишь, что минуло. Тут

обретай снова душу свою.

И не думай, о чём на лету

в ухо призраки песню споют.

Двадцать первый непрожитый век

наступает с не майской тоской.

Поднимаются венчики вверх

и – лежат у меня под носком...

П е р е д е л к и н о, м а й

В МАЕ?..

Соловей – не разбойник, не тать —

заливается... Майский разлив...

Уплываю. Не выплыть, не встать,

не попятиться – в землю вросли

было ноженьки...

Впредь плавником

разворачивать, прямо глядеть

в зенки чудищу – запросто съест...

«Знатоки» – пострашнее – людей

в океане пожизненном есть...

16, 17 м а я

РАЗГОВОРЫ

Смерть! где твое жало?!

Иоанн Златоуст. Пасхальное

огласительное слово

1

Л.

Ночные звуки, медный камертон

и голос тихий

заводят сердце заново, мертво

что было, тикать

велят расстроенным часам,

скрепляют вехи...

Глядишь, и дышишь нынче сам,

и любишь – с верхом.

2

Т.

Родная кровь, что миру синевой

отсвечивает в жилке,

восставит стержень становой

движеньем жизни.

И ты, впотьмах, посереди

ночного плена

вновь осязаешь – се Един,

разлука тленна.

3

Е.

Ночные жители – слова,

что к свету стайкой

упорно лепятся, в овал

слетаясь – стадо

закла́нное... но не зазря,

ожога ради —

так Божий охраняет зрак

в земной ограде.

19, 20 м а я

ПЕРВОРОДНОЕ

Покачаться на каждом листке

новорожденном – майское племя,

с каждой пташечкой вылить словцо...

Посидеть на живом лепестке,

отдыхая от долгого плена...

И остаться Отцовой овцой,

и уйти с «человеков ловцом».

В мае – хочется. Просится – жить.

С каждой пташечкой с веточки – вжик...

Где ты, умница? Вешний простор...

Не взлетает овечка на спор...

Други – недруги, май-то на что?

Он опять соблазняет мечтой.

И опять отцветает в кустах...

И бессмертная тайна – густа.

20 м а я

РАДУЯСЬ ЛЕТУ

Мы длинной вереницей идём

за синей птицей...

Из спектакля «Синяя птица»

по пьесе М. Метерлинка

И лету радуясь, и щедрый славя день,

принявший из глубин

родительских, окучиваю тень

воздухов голубых,

где перья синие – лишь руку протянуть