Дневник. Продолжение - [6]

и сбудется... Вотще.

Воспринятый в земную простыню,

заглядываю в щель

меж сферами... Не птичья благодать

там властвует уже.

И незачем, как дитяткам, гадать —

не синее ужель?

20 м а я

МОТИВ

Мне в ухо дудочка вдувает, что жива

моя страна, пока жива народом,

которого призванье – пожинать

не сладкое... Сия печаль нарочна.

Нарочна жизнь. Раз взялся, так живи.

Сегодня май в своей последней трети.

И нету у живого сдешевить

ни шанса, чтобы после не ответить.

20 м а я

ВДОГОНКУ Вспоминая весну

Отчирикать – как не было.

Где вы теперь, соловьи?

Не пошарить ли неводом,

далеко от земли заломив —

запрокинув, что моченьки

хватит, шею с подушным ярмом...

Лишь не верится очень-то

в соловьёв под июня гармонь...

15, 16 и ю н я 

«Растёшь и умещаешься в душе, неведомой почти...»

Растёшь и умещаешься в душе, неведомой почти,

в свою вмещая неведомые чьи-то. Но полней

не делаешься. Жизнь идёт на скос...

Блуждаешь где-то. «Где-то там» почить

готовясь исподволь... Но на волне

качаешься Глядящего насквозь.

Блуждание и колет, и влечёт,

но, видно, не найдёшь, не поблуждая...

Упёршись Вседержителю в плечо,

покоишься, земли́ не ублажая.

И ю н ь

А ТЫ ГОВОРИШЬ: «ГРУСТНО...»

А кто говорит «грустно»,

вовсе того не знает.

Стоит вдали хрустнуть

веточке – уж без сна и

ждёт самого татя,

прячась за все засовы...

Так понапрасну тратя,

что отдают за слово.

24 и ю н я

У ТИБРА Упражнения 2010

1

Зверь Тибра, насельница мест,

бродячая римлянка-крыса,

чей древний латинский замес

едва показался и скрылся

в воде, в унисон моему

движенью вдоль долгого брега

поплыл по волнам оберега...

И – глядь – унесён – коемужд!

2

День вычерпан. Рим устоял.

Затихли уставшие твари.

Но будто «стоит у станка»,

работая те же товары,

не спящий недремлющий Тибр,

последний слуга и вельможа

первейший... Кому – невозможно

ничей – приспособить – мундир.

29, 30 и ю н я

«Кто претерпит жару, сдаться холоду сможет ли? Тот...»

Кто претерпит жару, сдаться холоду сможет ли? Тот

в полынью – что в костёр.

Как и прежде, одет в райской смоквы дрожащий листок,

на ошибки востёр.

Как положено, слаб, но случится – и в поле один

будет воином, чтоб

строить мир, засевать, ждать плодов, собирать, молотить —

не оставить мечтой.

И хитёр и горазд, как любая подлунная голь,

хоть простак простаком...

И толкает вперёд и назад эту землю ногой,

отрываясь тайком...

Лишь когда отойдёт, распознает, кем был и чем стал,

чтобы новый Адам

под дрожащим листком – каждый день, что течёт, как вода,

в поте жизни листал.

И ю н ь

В ЖАРУ

Аравийское солнце в Москве.

Свёрнут в точку, ну ладно, в овчинку

небосвод... Превращается в сквер

каждый куст на ходу не по чину...

Третий Рим, где фонтаны с водой

акведуковой? Молнии с громом?

Здесь от засухи губы сведёт —

замолчу, се молчанье не скромно,

а винительно – что за напасть?

Развяжи же язык мне, прохлада!

Я водицу ношу про запас

битый срок, и пора бы поладить.

Но чему-то нас учит, должно,

этот зной, безвоздушие, жажда...

И стоянье – тем паче ожог

аравийского солнца – не шашни.

2 и ю л я

ДОЖДЯ!

...всяк пияй от воды сея

вжаждется паки...

Ин. 4, 13

Всё навыворот. Даже цветов

поменялась палитра. На грядке

пертурбация... Не воробей

злое слово – вот-вот улетит...

Причитания мнимых святош

не помогут. Захочет – нагрянет!

Мы и так помаленьку на грани

очутились... Не воля – уйти

из-под вёдра (читайте – неволи),

если краски – и те взаперти...

Но попробуй его запрети!

Подкрадётся, зашепчет, нагрянет,

развернётся последнею гранью

и покажет – в запасе ещё,

и уже запасайся плащом...

Это завтра. Сегодня мы грезим.

День проходит как посуху крейсер.

Тучка дразнит надеждой одной —

о сухое царапаем дно...

Но чему-то нас учит и вёдро.

Быть в достатке не невидаль бодрым.

Да и вжаждется снова любой

не познавший Отцову любовь.

3 и ю л я

ЦВЕТЕНИЕ

1. Иван-чай

Над облаками иван-чая

плывут воздушные дома...

Июльскую жару венчает

макушка лета. И томят

пейзажи прошлого, предчувствья

далёкого – скончанье лет...

Но шепчет на ухо про чудо

небесное цветок полей.

4 и ю л я

2. Лилии

Не городские лилии... А тут,

во чреве грубого жилища,

в заброшенном дворе – в цвету

с невинностью своей излишней...

А на дворе стоит жарища.

Ах, эта поросль, этот миг,

продлишься ль ты в жестоком веке?

Нагая белизна томит,

притягивает взгляд... И веки

смежает охлаждённый вечер.

5 и ю л я

ИЗ СУМЕРЕК

о. Сергию

Руби, коль надобно, сплеча —

вот шея под топор.

Не носишь платье палача,

землица под тобой

не загорится – ведь сама

устроила беду...

Но без головушки недуг

горазд нарисовать

и пострашнее... Дети мы

Единого Судьи.

Позволь же с головой уйти,

коль в сумерках нет тьмы,

надеюсь... Маленький сюжет,

большие слёзы – наш

неровный путь: рывок в са-

жень

и лабиринты сна...

6 и ю л я

В МОСКВЕ

Москва на новый лад. Ковровые дорожки

петуньи. Был табак душистый во дворах

когда-то... Старины милее дух, дороже

ушедшее... Оно умеет вытворять

такие чудеса, что бьётся горячее

сердечко под мотив, знакомый испокон.

Смотрю по сторонам на новое кочевье

и слышу, и – ещё: спаси и упокой...

Москва на новый лад – подрублена под корень,

продута сквозняком, поставлена под смерч...

Бесстыднее толпа, готовая посметь,

но Агницы душа смиренна и покорна

не этому, не тем... На всё иной указ

и цветиков других льёт запахи оттоле...

Родной пленённый дух покуда не угас,