Дневник принцессы Леи. Автобиография Кэрри Фишер - [30]

Пока я смотрела, как он удаляется на своем горящем пироге, я вдруг заметила, что радужная форель улыбается мне с подоконника, где ее оставил мистический человек на пироге. Я спросила, не хочет ли она чего-нибудь выпить или какую-нибудь наживку, как вдруг она пронзительно засмеялась, как может смеяться только рыба. Я вежливо спросила, что смешного, а она ответила: «Ты. Значит, ты господин Эд. Старая лошадиная морда с тупыми шутками. Неудивительно, что тебе отказали». Затем она снова засмеялась и все хохотала и хохотала, пока не упала с подоконника прямо на улицу.

Она лежала на улице всю ночь, громко хохоча, а потом хохот резко стих. Не знаю, что с ней случилось. Хотя недавно кто-то говорил, что Дон Ноттс снимает сиквел про невероятного мистера Лимпета («Невероятный мистер Лимпет – 2»), и там было что-то про рыбу, которая играет вместе с Ноттсом, и это может быть только моя радужная форель.

Мистика, да?

В море полно рыбы,

И ты похож на рыбу,

Такой же мягкий, как лангуст,

Чей рот открывается и закрывается,

И ты, как рыба, не говоришь мне приятных слов

И не посылаешь мне роз,

Есть много морей, и в каждом полно рыбы,

И ты, как рыба, не даришь сверкающих бриллиантов

И не падаешь на колени.

Если бы ты не подходил так близко,

То я бы и не заметила, что ты далеко,

Но ты заполнил мои ночи и опустошил мои дни.

Есть девушки, которым можно помогать,

а есть девушки, которых можно брать,

Но ты помог мне, а потом взял,

И теперь, рыбка, мне снова нужна

 помощь, мне очень нужна помощь.

…

Но, как сказал рыбак, в море полно рыбы,

И, может быть, когда-нибудь сладкий

лосось приплывет ко мне, и мы уплывем вместе.

Когда мы говорим, это не пустая болтовня.

Мы обсуждаем то, что и вправду не важно,

Мы говорим о любви, о Боге, о боли.

Жизнь – бесконечная песня,

Мы добавляем еще один куплет.

Темп все безумнее,

Слова все точнее,

Мы все превращаем в софистику,

Риторика все оживленнее,

И словарный запас все шире,

И все это скрывает наш здравый смысл.

Слова длиннее, а сюжет тоньше,

Очередная тема для обсуждения за ужином,

Нет ни одного чувства, которое мы

не могли бы проанализировать,

Потому что хватаемся за каждую

возможность блеснуть интеллектом.

Мы говорим и в настоящем,

и в прошедшем времени,

Но только сотрясаем воздух,

Не неся никакого смысла.

Она: Я люблю тебя.

Он: Что?

Она: Ничего… забудь.

[Пауза]

Он: Что-то не так? Ты словно чувствуешь себя неудобно.

Она: Я?.. Нет, я в порядке… Я чувствую себя водяной лилией, плавающей в китайском пруду.

Он: Что-что?

Она: Я сказала, что чувствую себя… О, не обращай внимания! Все в порядке, я в порядке.

Он: Уверена?

Она: Да… Я просто немного взвинчена, вот и все.

Он: Хочешь чего-нибудь?

Она: Чего-нибудь.

Он смотрит на нее секунду, потом уставляется в пространство и кивает. Она смеется.

Он: Что?

Она: М?

Он: Ты вроде собиралась что-то сказать.

Она: Правда? Наверное, я всегда так выгляжу. Это что-то типа невроза.

Он смотрит в пространство.

Шейла и Хью

Нежиться в объятиях,

Думать, можно ли устоять перед твоим очарованием,

Повторять, как молитву, «Я люблю тебя»,

Вместе драться,

Целоваться в ночи,

Вздрагивать, когда друзья спрашивают: «Что нового?»

После свадьбы она располнела в бедрах,

А он начал лысеть,

Они остались вместе,

Скорее, из привычки,

Чем из необходимости.

Он придет с работы,

Весь в напряжении,

А она весь день прибиралась,

Пока мыльные оперы полоскали ей мозг.

…

Он читает вечернюю газету,

Она зовет его ужинать,

Они едят молча,

Ей скучно, а он просто разбит.

Они поднимаются в спальню,

Умножая монотонность

Каждым своим шагом,

Часы сна

Кажутся им более радостными,

Чем часы бодрствования.

Он снимает рабочую одежду,

Она надевает бигуди и накладывает крем,

Они надеются, что одеяла спасут их

От демона дневных забот.

Потом он выключает лампу,

И темнота бесшумна,

В темноте можно быть кем угодно,

Домохозяйки станут девочками,

А бизнесмены – мальчиками.

…

«Я люблю тебя, Шейла»,

«Я люблю тебя, Хью»,

Но думает она о тарелках,

А его мысли далеко.

И одеяла служат убежищем

Этой вечной паре,

И никто из них не знает,

Почему они до сих пор вместе.

Я как будто нахожусь в бомбоубежище и пытаюсь всех подбадривать.

Он далеко не дурак, и близко не стоял. А я стою. Я чувствую, как глупец, который от него очень далеко, дышит мне в шею.

Я бы хотела не слышать своих мыслей. Я постоянно слышу, как мой разум трещит ни о чем сам с собой. Вот бы он сделал чертов перерыв. Пиши, не думай, пиши. Вы неправильно думаете, мисс Фишер, вам бы лучше писать.

Если кто-то читает это после моей смерти, то я посмертно смущаюсь. Я проведу всю свою загробную жизнь краснея.

Я боюсь. Боюсь, что позволю Харрисону причинить мне боль. Что мы не просто расстанемся, а он меня бросит. И терпеть боль – это не подвиг. Боль может быть знакомой, но в ней нет ничего хорошего. Немного грустно, когда ставишь себя в такую ситуацию, где тебя унизят или обделят вниманием, а потом в последний момент понимаешь, что это не то, чего ты хотел, – может, тогда покажете мне что-нибудь из искусственного шелка?

Ни у одного из нас не было возможности рассмотреть вероятность того, что, в нашей конкретной ситуации, мы могли решить не встречаться. Нас словно свели вместе, и мы пытаемся взять друг от друга как можно больше, по крайней мере, из удобства. Искали бы мы общества друг друга в «РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ», если бы этого не случилось? Не думаю, что в этот момент мы могли честно ответить. Мы легко могли обмануться удобством и кажущимся отсутствием других вариантов. В такой момент твоя главная цель – найти кого-то (кого угодно) рядом, кто готов быть с тобой и находится по эту сторону могилы. (Соответствовать этим характеристикам несложно.) Кого-то, кто всегда под рукой и как можно больше похож на человека. Мы не в той ситуации, чтобы придираться. Настоящая проверка чувств начинается тогда, когда тебе не просто удобно и когда вокруг значительное число других вариантов, которые с большой вероятностью одиноки 24 часа в сутки.