22 февраля вечером.
В моей палате, кроме меня, лежат еще четверо ребят. Одна девочка, у которой зашит живот после операции аппендицита, и три мальчика с переломами.
Сегодня приемный день. С двух часов дня начался приезд родных.
Ко всем ребятам пришли родители. А ко мне никто не пришел. Мне было очень обидно, и к тому же так болела нога.
«Забыли. Все меня забыли», думала я, лежа с закрытыми глазами и стиснутыми зубами. Вдруг около моей кровати послышался какой-то шорох. Я открыла глаза и увидела маму и папу, одетых в белые халаты.
— Ну и напугала же ты нас, Лидка, — сказал папа и как-то печально улыбнулся.
Мама начала вытаскивать из карманов яблоки, конфеты и целую кучу записок.
— Это тебе прислали ребята из школы, — сказала мама.
Как я была рада видеть моих милых, дорогих стариков. И как это мне могло прийти в голову, что они меня забыли.
Полчаса пролетели незаметно. Я старалась смеяться и шутить, чтобы мама и папа не догадались, как мне больно.
— Ты совсем молодцом, — сказал папа уходя, — я горжусь тобой, дочка…
Эти слова были для меня самой лучшей наградой.
Когда они ушли, я начала медленно читать записки, чтобы продлить удовольствие.
Там были записки от Вари, Нади, Бориса (даже Мишка нарисовал какую то каракулю) и четырнадцать записок из школы.
Вот что писала мне Файка:
«Лидочка, милая, как мы за тебя волнуемся — вся школа только и говорит, что об этом несчастном случае с твоей ногой. А Владимир Соломонович так расстроился, что даже похудел. Конечно, ему неприятно, что все это произошло на его лыжной вылазке. Знаешь, Лиза, я не могу забыть той минуты, когда мы выскочили на крыльцо базы и увидели раздетого, посиневшею от холода Троицкого и тебя, лежавшую без сознания на еловых ветках. Вот так Матильда! Никто не ожидал от него такого геройства. Владимир Соломонович только обнял его и сказал:
— От моего имени и от имени всех ребят благодарим тебя за твой мужественный и благородный поступок…
А когда приехала карета, мы заметили, что у Троицкого отморожена одна щека (ее сейчас же начали растирать снегом).
Ну, Лидуха, поправляйся скорей.
Целую миллион раз, твоя Фаина».
24 февраля.
Только что ушел Юра. Оказывается, он приходил в больницу уже второй раз, но в первый раз его не пустили. Я доедала после обеда манную кашу с вареньем, как вдруг заходит наша нянечка и говорит: «Там какой-то кавалер спрашивает Лиду Карасеву». Я чуть не подавилась манной кашей и закричала «Это я Карасева! Пусть идет сюда!..» Через минуту открылась дверь, и в палату вошел Юра в длинном белом халате, который делал его очень взрослым. И только тут я заметила, что Юра красивый мальчик.
Он сел возле моей кровати. Сперва мы не знали о чем говорить и только смотрели друг на друга. Мне было стыдно, что у меня остриженные волосы, и я такая некрасивая.
Наконец я решила сказать то, что мучило меня все эти дня.
— Юра, прости меня. Я тогда обидела тебя при всех ребятах, назвав трусом. Прости, если можешь…
— Я на тебя не сержусь, — тихо сказал Юра. — А Вакулину я не дал сдачи вот почему. Потому, что я понимал его обиду и злость. Ведь накануне на собрании меня вместо него выбрали редактором стенгазеты.
Мы помолчали. Потом я попросила рассказать школьные новости.
Юра сказал, что ему очень нравится работать в редколлегии, что теперь он сочиняет дружеские пародии на ребят, что Беляев из его класса сделал модель паровоза, управляемого по радио, и что на завтра назначено волейбольное соревнование всех школ нашего района.
— Интересно, кто будет играть в школьной команде вместо меня? — сказала я. — Юра, неужели же я больше никогда не смогу играть в волейбол?
— Что за глупости, конечно, сможешь.
— Но ведь я буду хромая.
— Это еще неизвестно.
Тут я решилась и спросила:
— Юра, ну а предположим, что я буду хромать. Скажи, ведь ты будешь относиться ко мне попрежнему, не правда ли? Например, тебе не будет неприятно ходить в кино с хромой девочкой?..
Юра вспыхнул и сказал сердитым голосом:
— Лида, как тебе не стыдно! Ты плохо меня знаешь, если задаешь такие дурацкие вопросы. Если б даже тебе отрезало обе ноги трамваем, я все равно остался бы твоим другом.
Как мне было приятно слышать эти слова.
11 марта.
Какая радость! Я начала ходить, и прихрамываю очень мало. Доктор сказал, что постепенно хромота совсем исчезнет. Я даже боюсь верить его словам… Через неделю я выписываюсь из больницы.
23 марта.
Итак, я снова дома. Вчера Борис и Надя привезли меня из больницы на такси. Конечно, и могла бы дойти и пешком до трамвая, но так получалось торжественней. Когда я приехала домой, все соседки сбежались меня смотреть. Все щупали мою сросшуюся ногу, ахали и заставляли меня ходить по комнате. Я еще немного прихрамываю, но доктор дал мне честное слово, что это пройдет. Я чувствую, что я теперь уже могла бы играть в волейбол.
Все домашние ко мне очень заботливы.
Когда сели обедать, папа сообщил мне новость, которую уже все знали, кроме меня: оказывается, завком, узнав о моей болезни, дал папе путевку в Крым, чтобы отправить меня на поправку.
— Поедешь на месяц в Ялту, там сейчас весна в разгаре, уже миндаль цветет, — сказала Надюша.
