«Лида, я долго думал, написать тебе или нет, и, в конце концов, решил написать. Пожалуйста, не сердись на меня, если можешь. Я теперь много занимаюсь (по физике мне помотает Беляев из нашего класса). И не думай плохо о моей маме. У нее вчера болела голова, поэтому она так поздно не вставала.
Юра.
А американку ты все-таки проиграла».
Когда я прочитала, мне хотелось запрыгать от радости и закричать на весь класс. Но шел урок географии, все сидели тихо и слушали объяснения Антона Григорьевича. У меня, наверное, было очень глупое лицо, потому что Файка тихонько спросила:
— Почему ты так сияешь?
Весь урок я сидела и думала вот о чем мне надо быть очень осторожной, чтобы опять как-нибудь не обидеть Юру. Например, он старается выгородить свою мамашу, сославшись на ее головную боль. Мне надо держать язык за зубами, чтобы опять не сказать что-нибудь лишнее. Постараюсь ближе подойти к Юре и как-нибудь помочь ему.
После звонка Файка начала было приставать ко мне с расспросами, но я выбежала вон из класса.
Мне хотелось скорей увидеть Юру, сказать ему что-то важное, сама не знаю что. Расталкивая всех по дороге, я мчалась в средний коридор, где занимается 8-й класс. На химической площадке я носом к носу столкнулась с Юрой.
Оказывается, он бежал мне навстречу. Мы оба остановились красные и запыхавшиеся. Наконец я выпалила:
— Я хотела тебе сказать… я хотела тебе сказать, пойдем сегодня из школы вместе…
Юра засмеялся и схватил меня за руку:
— Я тоже хотел тебе это сказать…
24 ноября.
С Браславской я перестала разговаривать. Она держит себя возмутительно. На уроках подсказывает Рите и Астаховичу, которые, надеясь на ее подсказки, совсем перестали учить уроки. Попав под влияние Браславской, Колесникова тоже начала отлынивать от общественной работы. Прошлый раз они обе не явились на сбор звена из-за того, что ходили в цирк на «Черного пирата».
Я все думаю, как подействовать на Браславскую, и ничего не могу придумать. Если б только она поняла как можно интересно проводить время в отряде.
7 декабря
Видела Юру на переменке. Он стоял в коридоре у окошка, и у него было очень печальное лицо. Я подошла к нему и спросила:
— Юра, чем ты расстроен? Если не секрет, скажи…
Он сперва не хотел говорить, но потом признался, что вчера на сборе отряда у них обсуждался вопрос о его опозданиях.
— А почему же ты опаздываешь? Наверно, любишь поспать?
Юра ничего не ответил.
— Ну скажи же…
Юра рассердился:
— Вот пристала!
На следующей переменке меня позвал вожатый Ваня Кучеренко.
— Лида, мне надо поговорить с тобой об одном важном деле.
Мы пошли и красный уголок. Ваня сказал:
— Лида, ты, кажется, дружишь с новеньким Юрой Троицким?
— Да.
— За последнее время он стал учиться лучше, но на этой шестидневке у него было три опоздания. Он опаздывает чуть ли не каждый день. Мы никак не можем добиться причины. Попробуй разузнать, в чем тут дело.
Я пошла в класс и не заметила, как поднялась на два этажа выше, чем надо. Я все думала о Юриных опозданиях. Неужели он так же любит валяться в постели, как и его мама? И я решила вот что: завтра я встану пораньше, пойду к Юриному дому и прослежу, в котором часу он пойдет в школу.
8 декабря.
Я встала очень рано, наскоро выпила чай, сложила книги в портфель и поехала на проспект 25 Октября к Юриному дому. Было 8 часов и еще совсем темно, когда я туда приехала. Возле Юриных ворот есть булочная. Я решила стоять возле булочной и смотреть на ворота. Прошло минут пятнадцать. У меня уже начали зябнуть ноги. Только я хотел зайти в булочную погреться, вдруг вижу, идет Юра. Но он шел не из ворот, а совсем с другого конца улицы, и в руках у него была плетеная корзинка, набитая покупками и бутылками с кефиром. Он торопливо вошел во двор не подозревая, что и его вижу.
Так вот почему он опаздывает! Он ходит за покупками, прежде чем отправиться на уроки. Я решила подождать еще немного. Через пять минут из ворот выскочил Юра с книгами в руках. Он помчался к трамвайной остановке, застегивая на ходу свое пальто.
Я пошла за ним и приехала в школу со следующим трамваем. До звонка оставалось восемь минут. Я побежала к Ване, рассказала ему все, что видела сегодня утром, и описала свой визит к Юре (после нашей ссоры).
— Хорошо, — сказал Ваня, — теперь мне многое становится понятным. Сегодня же я схожу к Троицкому и поговорю с его мамой.
Я очень рада, что Ваня сам взялся за это дело.
9 декабря.
Осталось три недели до зимних каникул.
Как бистро промелькнуло первое полугодие.
Теперь нам приходится много заниматься. Пойдут письменные работы одна за другой. Позавчера был немецкий диктант, очень трудный, но я к нему хорошо подготовилась. По геометрии меня недавно вызывал Дмитрий Осипович, я все ответила и получила «хор». Теперь меня больше всего тревожит физика.
Я ее не люблю. Наш физик Модест Иванович, полный мужчина, похожий на Расплюева из «Свадьбы Кречинского», говорит медленно, точно сонный, и на его уроках мухи дохнут с тоски. И только иногда, очень редко, наш Модест оживляется и рассказывает разные истории.
Мне кажется, что физик ко мне придирается.
Он всегда задаст мне такие трудные вопросы, что поневоле сядешь в галошу. Притом, если я не отвечу ему хоть на самый маленький вопросик, он моментально усаживает меня на место.
