Дневник киллера - [20]

Мама…

Да пошла она на хрен со своими болезнями! И не надо говорить, что это жестоко. Сколько лет Анджеле — двадцать восемь? тридцать? Пора же наконец и о себе подумать!

— Ну конечно! Что еще ты способен сказать! — тут же встряла моя собственная мамаша. — Ты-то никогда в жизни не думал ни о ком, кроме себя!

Я придушил ее прежде, чем она разоралась по-настоящему, и постарался понять, в чем суть проблем Анджелы. Может, ей нужен совет, пара слов от знающего человека, который прошел через то же самое? Не то чтобы я был таким человеком, но она-то ведь этого не знает.

— А что с твоей мамой? — поинтересовался я.

Она смутилась. Хороший знак.

— Болезнь Альцгеймера. — Анджела посмотрела мне прямо в глаза. — Пока ей еще не совсем плохо, выпадают дни, когда все почти нормально, но иногда… — Она зябко повела плечами. — Бывает трудно. Очень трудно.

Я накрыл ее руку своей, чтобы продемонстрировать сочувствие. Анджела не шевельнулась и убрала руку, только когда я сказал:

— Знаешь, мне кажется, что ей будет лучше в больнице.

— Моей маме не нужна больница, ей нужна только я.

— Извини, я совсем не то имел в виду, просто я думал о тебе. Ведь это невыносимо для тебя… плюс еще работа и… и все остальное. — Под «остальным» я имел в виду ее ногу.

Анджела так и вскинулась. Мол, и вовсе ей не трудно, и со всем она справляется, и мамочка без нее не может, и все такое прочее. Мне стоило великих трудов убедить ее, что я не имел в виду ничего плохого.

Наконец я нашел маленькую щелочку в ее броне.

— Когда у нее это началось? — тихо спросил я.

— Шесть лет назад. — Анджела опустила глаза.

— Шесть лет… — Я качал головой и говорил, как ей сочувствую, а сам пытался подсчитать, сколько еще может протянуть старушка. Сколько живут с болезнью Альцгеймера? Из чего надо вычесть шесть? Лучше не спрашивать, а то опять обидится.

— У тебя есть братья или сестры?

У нее никого не было.

— А отец?

Давно умер.

— Так ты совсем одна? — нанес я решающий удар.

— Нет! У меня есть мама! — снова вскинулась Анджела.

Так, осторожно. Старушка, конечно, не в себе, но для дочери она по-прежнему человек. Единственная родственница.

Так мы сидели еще с полчаса, болтая об Альцгеймере, дочернем долге и протертой пище, пока Анджела не обнаружила, что уже поздно. Я высадил ее у дома, и она пошла к двери не оглядываясь — так и ушла бы, если бы я не спросил насчет следующего четверга.

— М-м… Не знаю, как мама себя будет чувствовать, — замялась она.

— Я замечательно провел время. Мне бы очень хотелось снова тебя увидеть.

Она еще некоторое время пыталась темнить, однако убедившись, что от меня не отделаться, согласилась встретиться.

* * *

На следующей неделе мы пообедали и, в общем, довольно мило поболтали. Разговор в основном шел о мамочке и ее болезни, что было довольно утомительно, особенно когда Анджела начала рассказывать подробности: как та вдруг вспоминает что-то в понедельник, чтобы снова забыть во вторник, и все такое прочее. Зато мы разговаривали, а это главное.

Через неделю мы ходили в кино, еще через неделю снова обедали, потом ходили в пиццерию и так далее, пока я вдруг не понял, что мы встречаемся уже больше двух месяцев. Каждый четверг мы едем куда-то, беседуем, смеемся (да-да, даже так) в течение трех часов, становясь все ближе и ближе друг к другу. Неплохо. Однако если сложить все эти часы вместе, то едва ли наберется один полный день. Неправильно. Другие вон за одни выходные успевают больше, чем мы с Анджелой за все время знакомства.

Несправедливо. Ни черта у нас не получится, если встречаться по три часа раз в неделю. Пока мы по-настоящему узнаем друг друга, я сам, чего доброго, успею заполучить этого Альцгеймера. Нет, так больше нельзя.

В следующий четверг я всячески уламывал Анджелу взять выходной в субботу, чтобы провести его вместе, но пережал, и дело закончилось слезами.

— Извини. Ну прости, пожалуйста, я просто очень хочу быть с тобой.

— Я думала, ты понимаешь, — всхлипнула она. — На это надеяться нельзя.

Домой мы ехали молча.

У меня возникли опасения насчет будущего четверга. Я привык к нашим коротким свиданиям, жил только ими и думал о них всю неделю. Неудивительно, что два месяца промелькнули как один день. Логан ничего не поручал мне все это время; я только и делал, что планировал предстоящую встречу и читал в сети про болезнь Альцгеймера. Не представляю, что бы со мной стало, если бы Анджела сказала, что не хочет больше меня видеть.

Как оказалось, страхи были напрасны: на прощание она поцеловала меня и обещала через неделю встретиться.

В следующий раз все было как обычно, и я успокоился, но еще через неделю она вдруг отменила свидание. Оказалось, что в четверг, когда мы сидели в ресторане, ее мать упала и ушибла бедро. Анджела совсем расклеилась. Уволилась из «Вольеры» и не соглашалась выйти из дому больше, чем на полчаса, став такой же зажатой, как и в начале нашего знакомства.

Я чуть с ума не сошел.

Эта девушка была мне так дорога, что когда наших четвергов не стало, то с ними словно ушла какая-то часть меня самого.

Она не дала мне и слова сказать.

— Извини, дело не в тебе. Я люблю тебя, но видеться не могу… ничего не получится… Лучше было и не начинать… ничем тут не поможешь. Прощай!