1. Борьба с гомерическим хохотом
— Клади в сумку! — крикнул Гевин хорошенькой юной кассирше.
Она уставилась на него, остолбенев от страха, и зашевелилась, только когда Гевин добавил:
— Деньги!
Девушка быстро начала перекладывать содержимое кассы в холщовую сумку, которую бросил ей Гевин, и так увлеклась процессом, что ему пришлось прервать ее, когда она принялась совать туда монеты.
— Только бумажки, пожалуйста, прелесть моя.
Тут он снова вынужден был остановить кассиршу, поскольку та усердно начала вылавливать все попавшие в сумку монетки.
— Послушай! Оставь их и передай сумку вон той, что сидит рядом с тобой.
Девушка посмотрела на свою коллегу, потом снова на Гевина.
— ДА, ЕЙ! — рявкнул он.
Винса все это достало, и он крикнул кассирше от двери:
— Ты что, издеваешься?.. Дай ей сумку, да поскорее, не то я здесь такую пальбу устрою!
Старая дама рядом с Винсом вконец потеряла голову и истерически взвизгнула. Не знаю почему, но мне стало безумно смешно. Ну просто до колик! Нервы, должно быть.
— Живее! — пытался орать я вместе с остальными, давясь от смеха.
Гевин, Винс, кассирша, ее коллега, посетители банка застыли и все как один уставились на меня. Все, кроме старушенции, которая, совсем съехав с катушек, начала валяться по полу и выть, словно одержимая злыми духами кликуша.
— Что с тобой? — спросил меня Гевин.
— Все нормально, — выдавил я.
Но я соврал. Меня так распирало со смеху, что чуть пистолет из рук не вывалился.
— Возьми себя в руки, сопляк, и держи всех на мушке. А ты давай скорее сумку! Мы спешим, ясно?
Я пытался не смотреть на старую мымру, но не мог. Вот умора! Животики надорвешь! Я был не в силах отвести от нее взгляд. Мешали потоки слез, катившиеся по щекам и застившие пеленой все вокруг. Я вытер слезы и постарался взять себя в руки. Не тут-то было! Стоило мне бросить взгляд на старушку, которая сучила ногами, выставив на всеобщее обозрение длинные рваные панталоны, как я тут же выпал в осадок.
— Прекрати! — рявкнул Гевин, испепелив меня грозным взглядом.
Я глубоко вдохнул и постарался досчитать до десяти. Дошел до трех — и снова прыснул со смеху, вообразив старушонок, валяющихся на холодном кафельном полу.
Вспоминая об этом сейчас, я и сам в толк не возьму, что меня так развеселило. Ну не было в той ситуации ничего смешного! Хотя, в сущности, приступы неконтролируемого хохота не всегда бывают вызваны чем-то действительно забавным (и слава Богу, иначе мы все надорвали бы животики в том банке и никогда не выбрались бы из него). Весь ужас в том, что, начав, ты уже не в силах остановиться. Актеры, насколько я знаю, называют это «гомерическим хохотом». С ними такое случается сплошь и рядом. В воскресенье по вечерам по телику часто показывают клипы, где они падают в безудержной ржачке на пол, называют друг друга «дорогушами» и хлопают себя по заду за то, что провалили сцену в спектакле.
Гевин крикнул мне что-то еще, но я ничего не соображал. У меня началась натуральная агония. Несмотря на разухабистый вид, мне было отнюдь не весело. Я просто не мог с собой совладать. Очевидно, увидев, как я, словно слабоумный, содрогаюсь в пароксизмах смеха, старуха совсем офонарела и, показывая на меня пальцем, а другой рукой закрыв глаза, поползла в сторону, пытаясь протиснуться за громадный цветочный горшок. Мне, в свою очередь, от этого легче не стало — я зашелся в истерике, пока не почувствовал тепло, растекающееся по левой ноге.
— Бог ты мой! Нет! — выпалил я, стараясь притормозить, однако мышцы живота напрочь обессилели от попыток прекратить спазмы гомерического хохота.
Почуяв мою абсолютную беспомощность, тело открыло краны на полную мощь, и через пару секунд по вельветовым брюкам растеклось большущее темное пятно. Тут я обрел некоторый контроль над конечностями и начал лихорадочно расстегивать ширинку. Это оказалось куда труднее, чем кажется, поскольку в одной руке я держал увесистый старый револьвер и к тому же был в толстых шоферских перчатках, которые ни в какую не желали ухватиться за замочек молнии.
Когда пятно добралось до колен и поползло к кроссовкам, я наконец освободил своего дружка из штанов и направил его подальше от собственных ног. В процессе я невольно забрызгал нескольких посетителей и служащих банка, распростертых на полу, и, надо сказать, они этому совсем не обрадовались, особенно изящная блондиночка, от которой я старательно отводил глаза.
— Ах ты, скотина! — воскликнула она. — Свинья вонючая!
Надо было, конечно, повернуться и обмочить ее как следует, чтоб не вякала, но меня охватило такое блаженное чувство облегчения оттого, что мне наконец удалось справиться с собой! Хотя, возможно, кое-кто не согласится с тем, что стоять посреди банка «Беркли», ржать как гиена и мочиться на людей, которых держишь под прицелом, означает справиться с собой. Какой-то прилизанный типчик в дорогом костюме в полоску начал тихонько отодвигаться от подползавшей к нему лужи мочи. Другие тоже зашевелились — но тут Винс от дверей заорал, чтобы они не двигались.
И только тогда он увидел, почему, собственно, они зашевелились.
— Какого хрена ты делаешь? — крикнул он с отвращением.
