Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [14]

Меня гнетут

Безрадостные мысли -

Исчезну я, как исчезают

В потоке пузыри.

Печально только то,

Что не дождусь,

Когда отец приедет

От холма азалий

В провинции Митиноку,

С Абукума[19],

С которой не расстаться.

Все думаю,

Увидеться бы с ним, -

И рукава

Слезами сожаленья

Намочив, постричься

И продолжить жизнь

Совсем иначе.

И думаю - как получается,

Что люди, которые должны быть связаны,

На самом деле меж собой разделены.

С тобою встретимся мы вдруг,

И ты меня полюбишь непременно.

Ко мне привыкнув,

Как к своим китайским платьям[20],

Ты не таил

Привычных мыслей от меня.

Когда я думаю об этом, -

Хочу уйти от мира.

Я плачу от воспоминаний.

Я ли это?

Все думаю и думаю...

А пыль за это время

На подушке,

Взгроможденной как гора,

Пыль на постели,

Где в одиночестве

Считала ночи, - накопилась.

Когда подумаю, - там было мне

Неизмеримо хуже,

Так, будто были

Мы разлучены,

Ты в странствии далеком.

Я помню,

Дул осенний ветер,

Тогда мы виделись с тобою целый день.

О, облако небесное,

Когда ты уходил,

То на прощанье

Сказал слова:

«Сейчас приду», - так произнес.

Ребенок наш

Подумал - так и будет,

Без устали их повторяет.

Я каждый раз, когда их слышу,

Слезами заливаюсь.

Я ими до краев наполнена,

Как море.

Здесь водорослей нет,

На этом берегу залива Мицу[21],

Нет ракушек на нем -

Ты это знаешь.

Когда-то ты сказал:

«Покуда жив, ее не брошу!»

Не знаю, правда ль это.

Спрошу тебя,

Когда приедешь.

Так я написала и положила письмо на нижнюю полку столика для бумаг.

Канэиэ пришел ко мне после обычного перерыва, но, поскольку я не вышла к нему, он забеспокоился и вернулся к себе, взяв с собой только это послание. И вот я получила от него такое стихотворение:

Окрашенные по сезону

Клена багряные листья

Такими были не всегда.

Их блекнущие краски

Становятся еще бледней,

Когда приходит осень, -

Всегда бывает так.

А твоему отцу

(Он озабочен был

Судьбою своего ребенка),

Я правду говорил.

Как краски глубоки

У свежевыпавшего снега!

Мне не прервать

Своей любви...

Я ждал,

Когда ребенка своего

Увижу.

Но встала на пути

Волна в заливе Таго,

В провинции Суруга[22].

Столб дыма

От вершины Фудзи

Сплошной стеной стоит,

Не может перерваться.

Когда же облака на небе

Грядою тянутся,

Не прерываясь, -

Мы тоже неразрывны.

Когда я прихожу в твои покои,

Всякий раз домашние

Открыто ропщут на меня.

Когда случается такое,

Мне ничего не остается,

Как из привычного пристанища уйти

И в старое гнездо вернуться

С печалью на душе.

Когда за ширмой одиноко

Лежишь в своей постели,

Луна, проснувшись ото сна,

Сквозь деревянную калитку

Льет на меня лучи,

И тени от нее не видно.

А после этого

Охватывает сердце

Отчуждение.

С какой ночной женою

Я встречал рассвет?

Каким был тяжкий грех

Твой в прежней жизни? -

Говорить о том

И есть твой грех.

Сейчас в Абукума

У нас с тобой нет встречи[23].

Другому человеку

Не стану я помехой.

Я ведь не дерево и не скала,

И что касается меня,

То любящее сердце

Удерживать не стану.

Хлопчатая одежда

Во множество слоев надета

И хлопает - волной о берег.

Мои китайские одежды

Вспоминая,

Былое погружаешь в реки слез.

А дикую кобылу

На выпасе Хэми

В провинции Каи[24]

Как думает

Остановить на месте

Человек?!

Люблю я жеребенка,

Который узнает

Своих родителей.

Мне кажется,

Он станет ржать в тоске.

Такая жалость!

Что-то в этом духе. А поскольку Канэиэ прислал свои стихи с посыльным, с ним же я послала стихи:

Если вдруг ее бросает

Тот, к кому привязана она,

Кобыла из Митиноку

Полагает -

Вот он, конец.

Не знаю, что он подумал, но на это пришел ответ:

Когда б я назывался

Жеребенком из Обути[25],

Не привязался бы

К тому, кто близок мне...

Но я - не он.

И снова я ответила ему:

Я предпочла бы,

Чтобы ты и вправду

Был жеребенком тем.

Тебя я приручила б

И попросила приходить.

Опять его ответ:

С тех пор, как задержали

Жеребенка

У заставы

Сиракава,

Прошло уж много дней.

«Послезавтра у нас будет Афусака, Застава Склона встреч», - известил меня Канэиэ. Это происходило в пятый день седьмой луны. Канэиэ как раз был в затворничестве по случаю длительного воздержания[26], и, получив от него весточку, я отправила ему ответное послание:

Ужели хочешь ты договориться,

Чтобы теперь встречаться нам

Лишь раз в году, седьмого,

Подле Реки Небесной,

Как те звезды?![27]

Наверное, он подумал: есть в этом правда, и мои слова, как будто бы, запали ему в душу. Так прошло сколько-то месяцев. Я была спокойна, когда услышала, что женщина, которая пресытила взор Канэиэ, теперь стала куда более активной. Что же с тем делом, которое продолжалось издавна? Как ни трудно все это было вынести, но то, что я жила, постоянно сокрушаясь, было, видимо, предопределено в моих прежних жизнях.

***

Канэиэ, начав с младшего секретаря, сделался особой четвертого ранга[28], прекратил службу во дворце Чистой прохлады, а на церемонии возглашения чиновников был назван старшим служащим в каком-то ведомстве, вызывавшем у него большое раздражение. Ему это ведомство представлялось настолько неприятным, что он, вместо службы, стал гулять там и сям, и мы подчас весьма безмятежно проводили с ним дня по два-три.

И вот от принца, главы того ведомства, к которому Канэиэ проявил такое равнодушие, доставили послание:

В один моток

Попали

Спутанные нитки.

Так отчего они

Встречаться перестали?

Канэиэ ответил ему: