Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [11]

Известно ль Вам,

Как долго не приходит

Рассвет

В печально одинокую

Постель?!

Потом прикрепила его к увядшей хризантеме и отослала Канэиэ. В ответ он написал: «Я собирался прождать до самого рассвета, но ко мне пришел посыльный и вызвал меня по делу. Как верно то, что пишешь ты!

Ведь правду говорят -

Как горько ждать

У запертых ворот

Зимою, ночью бесконечной,

Когда откроют их тебе».

Итак, поведение его было весьма подозрительным, обидным для меня, хотя разве не мог он делать свои дела втайне, чтобы я искренне верила ему, когда он говорил, что должен быть при дворе или где-нибудь еще?

***

Сменился год, наступила третья луна.

Я украсила помещение цветами персика и ожидала, что он придет посмотреть, но не дождалась. И еще одну особу, которая обычно не пропускала случая, чтобы прийти к нам, сегодня мы так и не увидели. И вот на следующий день, четвертого числа, показались оба. Наши служанки, которые ждали их всю ночь, еще с вечера, теперь заявили, что там-де еще осталось, и вынесли все украшения из наших комнат - и от меня, и от сестры. Когда я увидела, что оборваны цветы персика, которые еще с вечера намеревались использовать по-иному, и что выносят цветы из внутренних помещений, то потеряла покой, и, чтобы чем-то заняться, написала стихотворение:

Мы ждали вас вчера,

Чтоб пить вино с цветочным ароматом.

Вы здесь теперь,

Но нет ветвей с цветами -

Сломали их...

Написала и подумала, что прямо так его отдать было бы неприятно, сделала вид, что прячу стихотворение - он заметил это, забрал, и вот его ответ:

Моя к тебе любовь

На три тысячелетья.

Так знай - такой любви

Не высохнут цветы

Из-за того, что не был я вчера.

Услышал это и тот, другой человек[9], и написал:

Мы не пришли вчера

Вино пить с персиковым ароматом.

Вчерашний день

Мы провели не с вами -

Не за цветы вас любим мы.

***

Однако теперь Канэиэ уже открыто уходил к той женщине с городской улочки. Мне иногда казалось, что его поведение даже вызывало тревогу у главной его супруги[10]. Мне было так горько, что и не сказать, - но поделать с этим я ничего не могла.

Сначала я видела, как мою сестру то и дело навещал ее супруг, но потом он перевез ее в другое место, сказав, что там им будет удобнее встречаться. Я осталась одна, и мне сделалось еще печальнее. Я уже стала думать, что и тени ее не увижу, и печалилась ото всей души. А когда экипаж, прибывший за нею, приблизился к дому, прочла стихи:

Отчего так обильно

Возле этого дома

Разрастается роща печали?

Отчего же мужчины

Не приживаются в нем?!

Ответное стихотворение сложил ее супруг:

Слова того,

Кто думает о Вас,

Не помещайте

Там, где обильно

Дает тоска побеги...

Так прочел он, оставил мне стихи, и все уехали.

Как и ожидалось, я стала после этого жить совсем одна. По большей части между мной и Канэиэ еще не было расхождений в житейском плане, но не только с моими желаниями не со­впадали сердечные устремления Канэиэ, - я слышала, что он прекратил также посещения старшей госпожи. Бывало, что мы с нею преж­де обменивались посланиями, поэтому в третий или четвертый день пятой луны я написала ей:

Широколистый рис,

Как сказывают, сжали

Даже там, у Вас.

Так на каком болоте

Пускает корни он?

Ее ответ:

Да, сжали

Рис широколистый,

И на болоте где-то корни он пустил.

Но я считала

То болото Вашим!

***

Наступила шестая луна. С первого числа зарядили долгие дожди. Глядя в окно наружу, я произнесла вслух:

У моего жилища

На деревьях

От долгого дождя

На нижних листьях

Даже цвет переменился.

Пока я произносила что-то в этом духе, наступила и седьмая луна. В то время как я уже довольно долго размышляла о том, что мне лучше бы совсем перестать видеть Канэиэ, чем он бы вот так наведывался сюда ненадолго, он как раз навестил меня. Я не сказала ему ничего, всем своим видом выражая недовольство, но служанка, которая находилась тогда со мной, среди прочего прочла и мои стихи о нижних листьях на деревьях сада. Выслушав ее, Канэиэ сказал:

Те листья,

Что поблекли не к сезону,

Становятся

Красивее других,

Когда их время наступает.

Тогда я придвинула к себе тушечницу и написала:

Поблекший лист,

Когда настанет осень,

Еще печальней станет!

А на деревьях нижний лист

Одну печаль приносит.

Он не переставал заходить ко мне по дороге к другой, однако мы уже не поверяли друг другу то, что лежит на сердце, а случалось, что Канэиэ приходил ко мне, а расположение духа у меня было дурное, и он, постояв молча, как гора Татияма[11], скоро возвращался восвояси. Близкий мой сосед, которому было известно истинное положение вещей, встретив однажды Канэиэ, когда тот уходил от меня, сложил:

Я вижу - дым от огня

У солевара

Опять встает столбом,

И думаю - не ревность ли

Пылает в том огне.

Так я обнаружила, что наши отношения стали достоянием соседей. В ту пору я особенно долго не видела Канэиэ.

У меня появилась такая привычка, которой прежде не было. Я стала так глубоко задумываться, что, бывало, оставлю где-нибудь любимую вещь, а потом смотрю прямо на нее - и не замечаю. «Может быть, между нами уже все прервалось; есть ли что-либо, что напоминает мне о Канэиэ?» - так я думала, и это продолжалось дней десять, когда вдруг пришло письмо. В нем говорилось о том о сем, и в числе прочего: «Возьми стрелу для спортивного лука, что привязана к стойке спального балдахина», - и тогда я подумала, что эта стрела и есть напоминание о нем, и развязала тесьму.