Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [9]

На русском языке его полный перевод публикуется впервые.

Митицуна-но хаха Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)

Книга первая

***

Времена, когда все это было, прошли. Проводила свою жизнь некая особа, у которой мирские привязанности были так непостоянны, а все вокруг было исполнено такой неуверенности!

Внешностью она была совсем непохожа на других людей, да и нельзя сказать, чтобы отличалась рассудительностью и благоразумием - все это, может быть, и так, но когда эта особа с рассветом или при наступлении сумерек начинала читать те старинные повествования, которых так много распространяется в этом мире, то обнаруживала в них всего-навсего многочисленные небылицы.

Иногда хочется знать, какова жизнь у той, что связана с человеком самого высокого положения[1]. Но подчас и далекие годы, и дела недавнего времени не вспоминаются отчетливо, и тогда многое приходится описывать так, как оно должно было происходить...

***

Лето восьмого года Тэнряку (954 г.).

Так вот, получала я и прежде мимолетные признания в любви, - все это так, только на сей раз решили узнать, что стану я отвечать тому, кто возвышается над рядовыми людьми, как высокий дуб над прочими деревьями.

Обыкновенный человек предложение о браке делает либо через подходящего посредника, либо через служанку; этот же господин то в шутку, то всерьез сам стал туманно намекать моему родителю, а потом, словно не ведая о моих словах о том, что брак между нами никак невозможен, прислал верхового, и тот принялся истово стучать в наши ворота. Послали узнать, кто это там, но в ответ раздался такой шум, который не оставлял сомнений в его происхождении. Тогда мои служанки взяли у верхового послание и ужасно переполошились. Взглянув на него, я больше всего удивилась, что бумага там не такая, какая принята в подобных случаях, а почерк, о котором я издавна была наслышана как о безупречном, оказался настолько плох, что вызывал сомнение, сам ли Канэиэ написал это письмо. А слова в нем были такие:

Лишь речи о тебе

Заслышу я, моя кукушка,

Так грустно делается мне...

О, как мечтаю я сердечный

С тобою разговор вести!

- Надо как-то отвечать, - стала советовать моя старомодная матушка. Я послушно согласилась: «Ладно!» - и написала так:

В селеньи одиноком,

Где не с кем перемолвиться,

Ты не старайся куковать -

Лишь попусту

Сорвешь свой голос.

***

Осень того же года.

С этого началось. Снова и снова присылал мне Канэиэ свои письма, но от меня ему ответов не было, и он прислал мне такое:

Ты - словно водопад Беззвучный,

Отонаки.

Не ведая,

Куда стремятся струи,

Я все ищу в них брод...

На все это я говорила только одно:

- Немного погодя отвечу, - так что Канэиэ, кажется, совсем потерял выдержку и написал мне:

Не зная срока,

Жду и жду ответа -

Сейчас... а может быть, чуть позже?

Но нет, его все не приносят,

И мне так одиноко!

Тогда моя матушка, человек старинных обыкновений, заявила:

- Его письма - большая для тебя честь. Следовало бы отвечать сразу.

Я велела одной из своих служанок написать подобающее письмо и отослала его. Однако и оно вызвало у него искреннюю радость, и послания от Канэиэ стали приносить одно за другим.

Одно из посланий сопровождалось стихотворением:

Следы куликов

На морском берегу

Я не вижу за кромкой прибоя.

Может быть, оттого,

Что волны вздымаются выше меня?[2]

Я и на этот раз сплутовала, велев написать ответ той же служанке, которая сочиняла серьезные ответы на послания Канэиэ. И вот опять он пишет: «Весьма тебе благодарен за такое серьезное письмо, но если ты и на этот раз писала его не сама, это было бы так для меня огорчительно!» - и на краешке этого послания прибавляет:

Хоть сердцу радостно

От твоего письма,

Кто б ни писал его на самом деле,

На этот раз пиши его сама -

Твой почерк я не знаю ведь доселе...

Но я, как всегда, отослала ему подставное письмо. И в такой ничего не значащей переписке проходили дни и месяцы.

***

Наступила осенняя пора. В присланном мне письме Канэиэ написал: «Мне грустно оттого, что ты представляешься такой рассудительной; и хоть меня это заботит, я не знаю, как быть дальше.

Живя в селенье,

Где не слышен даже зов оленя,

Глаз не сомкну.

Как странно - неужели невозможно

Увидеться с тобой?»

В ответ я написала только одно:

Не доводилось слышать мне,

Чтоб часто просыпался

Тот, кто живет

Возле горы Такасаго,

Что славится оленями.

Воистину, странно! Немного погодя, опять его стихи:

Застава Склона встреч,

Афусака,

Как будто приближается ко мне,

Но все ее не перейти[3].

Живу, скорбя об этом.

А утром третьего числа:

Роса -

Она легла перед рассветом,

Но тает вся нежданно,

Едва приходит утро.

Так таю я, домой вернувшись.

Мой ответ:

Вы говорите,

Что подобны

Росе, всегда готовой испариться.

Куда ж деваться мне? -

Я полагала, в Вас найду опору!

Между тем, однажды получилось так, что я ненадолго отлучилась из дому, он же без меня пожаловал и ушел наутро, оставив записку: «Я надеялся хоть сегодня побыть с тобою наедине, но нет о тебе вестей. Что же случилось?! Не укрылась ли ты от меня в горах?». Я отвечала Кратко:

Когда цветок поломан

У ограды

В нежданном месте, -

С него росинки слез

Стекают беспрестанно.

***

Пришла девятая луна. На исходе ее, когда Канэиэ не показывался ко мне две ночи кряду, он прислал лишь письмо. На него я отвечала: