Для чего мы живем? - [13]

Главный вывод, который можно сделать из всего вышеизложенного, — это бессмертие души как основного элемента бытия. Причем это не то бессмертие, которым нас «утешал» Циолковский, приписывая его атомам, из которых мы состоим и которые продолжат свое существование после нашей смерти, перейдя в другие материальные тела[7]. После смерти и распада тела сохранится во всей целостности наше «я».

Почти каждый из нас, особенно в молодости, интуитивно чувствует это и подсознательно не верит, что он смертен, несмотря на очевидные тому доказательства, даже будучи свидетелем смерти других людей. Достоевский, отличавшийся повышенной чуткостью к нюансам человеческой психологии, писал об этом так: «Мысль, что Я не может умереть, не доказывается, а ощущается, ощущается как живая жизнь… раз сказав: я есмь, я не могу допустить себя, что я не буду, не могу никак»[8].

Дело тут не в том или по крайней мере не только в том, что наше мышление слишком косно и не способно полностью принять очевидный факт, кардинально отличающийся от предыдущего опыта. Человек не может не ощущать в себе, пусть хоть и смутно, нечто неизменное, словно бы противостоящее этому изменчивому миру, где все претерпевает постоянные метаморфозы. Причем человеческая личность не составляет исключения: меняются ее знания, вкусы, взгляды на жизнь, даже черты характера и привычки. Однако стержень этой личности — наше «я» — во всех изменениях остается тем же.

Лев Толстой в последние годы жизни неоднократно обращался к этой мысли в своих дневниках, отмечая, что, тогда как мир движется во времени, наше «я» стоит, и именно благодаря тому, что есть такая неподвижная точка отсчета, мы способны воспринимать движение времени. Наше «я» при этом остается все тем же — и в восьмилетнем ребенке, и в восьмидесятилетнем старике.

Но если «я» бессмертно, то личность данным свойством, вероятнее всего, не обладает. Однако стоит ли беспокоиться по этому поводу? Именно наше «я», которому на самом деле ничего не угрожает, боится смерти; но это лишь естественный страх перед резкой переменой, чреватой неясным исходом. Постепенные же перемены происходят с нами постоянно, незаметно для нас, и это нас не пугает.

Между тем попробуйте задаться вопросом, где сейчас тот восьмилетний ребенок, которым вы были когда-то. Можно ли утверждать, что вы и есть в точности он, даже если абстрагироваться от внешних отличий? Разница в любом случае будет слишком очевидной. И как этот ребенок в каком-то смысле «умер» к настоящему времени, так и ваша нынешняя личность прекратит свое существование в будущем, трансформировавшись во что-то другое.

Действительно, было бы странно, если б мимолетная человеческая жизнь с ее бытовыми подробностями, культурно-историчес­ким контекстом, генетически обусловленными чертами характера ограничила своими призрачными формами все дальнейшее бытие «я» в вечности. С другой стороны, став частью этого бытия, она, безусловно, должна наложить на него свой отпечаток и в некоем спрессованном, концентрированном виде присутствовать в нем и в дальнейшем.

Бог или Абсолют?

Доказательство бытия Бога — одна из основных проблем, над решением которых с давних пор бьется человеческий разум, выходящая за рамки традиционной теологии. Рассмотрим некоторые, пожалуй, наиболее известные, аргументы в пользу этой гипотезы.

Онтологический аргумент, предложенный в XI веке Ансельмом Кентерберийским, утверждает, что если у нас возникает понятие о Боге как наисовершеннейшей сущности, то это означает, что Он реально существует, ибо в противном случае Его невозможно было бы мыслить как наисовершеннейшего. Многие сторонники теизма считают этот аргумент самым убедительным интеллектуальным свидетельством в пользу бытия Бога. Однако представляется, что сила его доказательности в значительной мере ослабляется той путаницей между понятием о бытии и самим бытием, которая в нем присутствует. По крайней мере у Канта был повод критиковать онтологический аргумент, отвергая его на том основании, что мыслимое как возможное и сущее — не всегда одно и то же; сто мыслимых талеров — не менее значительная сумма, чем сто реальных талеров, но первые — предмет мечтаний, а вторые лежат в кармане. И все же онтологический аргумент, видимо, содержит в себе верную идею, скрытую за схоластической формулировкой.

Все наши понятия и мысленные образы основаны на реальных явлениях. Мы можем предполагать, что существуют кентавры, лишь потому, что нам доводилось видеть людей и коней. Но представление о Боге существенно отличается от мысли о кентаврах тем, что оно выводится из всей совокупности явлений как некий предел их последовательности, являющийся ее необходимой основой. Поэтому реальное бытие Бога есть обязательное условие всех наблюдаемых явлений.

Однако эта мысль слишком абстрактна и трудна для понимания. Кроме того, она предполагает чрезмерное доверие нашим познавательным способностям. Допустим, мы не сделали логических ошибок в своем выводе, и наш разум действительно требует существования Бога как необходимого условия всех наших понятий о явлениях бытия. Но это может быть всего лишь выражением неадекватности нашего понятийного аппарата. Таким образом, все-таки, наверное, прав был Кант, ставивший под сомнение возможность чисто спекулятивного познания, пытающегося делать выводы исключительно на основе анализа выработанных нами понятий, а не самих явлений.