Дитя зимы - [34]

Вот в чем дело. Было совершенно ясно, что у них и в мыслях не было, что Джонна не имела в своем распоряжении никакого наследства и относилась к своей работе в Доме Морроу как к настоящей работе, потому что для нее это и была настоящая работа. Мне не очень нравилась позиция Джонны Брайант по этому вопросу. Стыдиться своей сестры, стыдиться сказать подругам, что живешь скромно, потому что денег в обрез. Позволить им думать, что Пэм — алкоголичка, а сама она — скряга, вместо того чтобы сказать правду. Бояться потерять лицо, если…

Стоп, секундочку. Потерять лицо?

— В ее бумагах, — сказала я, — было что-то насчет подарка от класса.

Они закивали и стали объяснять, что это была целиком идея Джонны. Хотя старая школа и превратилась теперь в дом престарелых, она оставалась частью шейсвиллской Истории на площади. И Джонна предложила: пусть их класс восстановит старую башню с часами, которая стояла перед левым крылом здания.

— Башню с часами?

— Она была двухэтажная, сложена из местного камня, — сказала Лу. — Примерно через год после того, как построили новую школу и закрыли нашу, в нее врезался пьяный шофер мусоровоза и сровнял с землей.

— И тогда Джонна предложила, чтобы весь наш класс собрал деньги на восстановление этой башни, — подхватила Джил. — Мы заказали смету, и оказалось, что денег потребуется гораздо больше, чем мы рассчитывали. Я имею в виду, некоторые наши одноклассники, например, работают на мебельной фабрике, и Джонна боялась, что для них это будет непосильно.

— И тогда мы с Джил предложили: мы трое вложим в это дело по пять тысяч каждая, и тогда, собственно, башня вполне может оказаться им по средствам.

— И плюс, — простодушно добавила Джил, — там будет памятная бронзовая доска с нашими именами, за то, что мы трое принесли в дар городу часы.

— Джонна боялась, что остальные сочтут нас наглыми выскочками, но комитет решил, что никто не будет возражать, если «трех мушкетерш» увековечат таким образом. Мы поставили это на голосование всего класса, и оказалось, что они правы.

— Я же говорила Джонне, — сказала Джил, — что если мы подарим часы, то это значит, что остальным придется платить на пятнадцать тысяч меньше, так что, конечно, они согласятся.

— Джонна боялась не того, что кто-то разобьет ей лицо, — объясняла я Дуайту и агентам штата, когда добралась до Дома Морроу. — Она плакала, потому что потеряет лицо, если не внесет пять тысяч долларов. Кэл просто не понял.

Я повторила ему все, что рассказали мне подруги Джонны об их честолюбивом плане сделать школе подарок от класса и как ситуация вышла из-под ее контроля.

— Все эти годы она скрывала от них, что у нее совсем нет собственных денег. — Мне было трудно это понять. — Когда я выложила все это миссис Шей, она сломалась и подтвердила.

— Плакала? — цинично спросил Дуайт.

— В три ручья. И оправдывалась своей бедностью — мол, этот дом съедает все ее доходы, да ей нужно поддерживать собственное реноме, ну и, конечно, расходы на врача, на лекарства и на лечение… Хотя все это так ее подкосило, что она собирается внести эти деньги для увековечения имени Джонны. Кстати, о лекарствах, — обратилась я к Льюису и Кларку, — есть ли у врача Джонны предположения, что Пэм могла взять из ее аптечки?

И Льюис честно ответил:

— У ее врача нет, зато детский врач пару недель назад прописал Кэлу содержащий кодеин сироп от кашля, и, похоже, этой бутылочки в доме нет.

— Джонна могла ее выбросить, — сказал Дуайт. — Миссис Шей сказала, что Кэлу было от него так плохо, что Джонна перестала его поить.

Мы разговаривали в дверях кабинета, который делили Фредерик Мэйхью и Джонна, а тем временем к парадному входу подошли несколько человек. Я взглянула на часы. Час дня. Тут я вспомнила, как Мэйхью говорил, что сегодня в четыре состоится ежемесячное заседание Шейсвиллского общества истории и генеалогии, с предваряющим его приемом в три часа. Пришедшие женщины направились в кухню, неся коробки с канапе и все необходимое для пунша.

— А здесь, в доме, что-нибудь обнаружили?

— Ничего, — ответил Дуайт. — Обшарили каждую комнату. Заглядывали под мебель, осмотрели все кладовки и в них каждый сундук.

— Гарденией пахло?

— Нам показалось, что да, и в этой комнате мы все перевернули вверх дном, но никаких следов Кэла или Пэм нигде не обнаружили.

— И что дальше? — спросила я.

— Мы хотим поехать в горы и расспросить этих кузенов, к которым сестрица отправилась в начале недели, — сказал агент Льюис.

— Я полагаю, мне лучше остаться здесь и посмотреть повнимательнее записи Джонны, вдруг в них найдется что-нибудь необычное, — сказал Дуайт.

Лицо у него было напряженное.

— Я безумно проголодалась, — проговорила я как можно жалобнее. — Может быть, сначала поедим?

Ему не хотелось идти в ресторан, и я предложила, раз уж мы на машине, заехать в магазин, купить готовой еды и поесть дома.

Этот вариант понравился ему больше.

— Заодно и Бандита прогуляем.

Двадцать минут спустя, когда мы стояли в очереди к кассе универсама, Дуайт полез за бумажником, и у него из кармана выпал листок бумаги. Это была карта, начерченная Элеанор Прентис.

— Дикс Лансфорд! — воскликнул Дуайт. — Совсем о нем забыл.