Дискотека. Книга 1 - [39]

— Тута все, все что тута, то Сережечка мой горбатился, на вас, курвищ бездельных! Ничего тута твоего не…

Но Ленка уже вдела ноги в сапоги, и выскочила, на ходу суя руки в рукава короткой синей курточки. Повернула ключ в замке.

И побежала на волю, ощупывая в кармане тяжелую связку, что при каждом шаге больно тыкалась в ногу.

* * *

В полутемной прихожей Олиной квартиры она встала, в ошеломлении разглядывая подругу.

— Ого! Оль…

Та сунула палец к стенке, зажегся свет. Отступила, нервно поправляя белоснежные волосы.

— Ну? Как тебе?

Из беленького шалашика лохматого Рыбкиного каре выглядывало лицо с острым маленьким подбородком, впалые щеки с пламенеющим румянцем и Олин длинноватый носик — она вечно, хохоча, спрашивала у подружек, скашивая к нему серые глаза «у меня рожа не в семачках?», а Семки в ответ тут же обижалась.

— В комнате скажу, там свет, — решила Ленка, и Рыбка, повернувшись, пошла по коридорчику, запахивая халат с продранным боком.

— Не. В кухню идем. Мне ужин шкварить, вечером сеструхи приедут, с ночевкой, чтоб завтра на ярмарку праздничную.

— Давай помогу, — Ленка уселась на любимый табурет, у самого окна, откуда сверху автовокзал, как на ладони, и курган в самом центре, а по склонам его — мальчишки, прыгают и валяются, скатываясь бревнышками по сухой траве.

— На, — Оля сунула ей миску с начищенной картошкой, — на четвертушки режь и сюда, в казанок.

Села сама напротив, поправила новые волосы и, запустив руку в воду, выловила кривую картошину.

— Жарить, что ли?

Белые волосы качнулись, олины губы вытянулись, сдувая с носа тонкую прядку.

— Не. Щас маргаринчика, воды, морковка там всякая. Потушим. А вечером пусть мать разогревает.

— Ну, ты шеф-повар, Олька, — с уважением сказала Ленка, кромсая картошку, — у нас дома и не знают, что так вот можно. Мать меня вечно пилит, ой ты борщ не умеешь, как ты замуж пойдешь.

— Та. Шо тот борщ, буряк да капуста. Просто все.

— А мы раз с папой сварили, — засмеялась Ленка, — он сел, с папиросой. И стал мне диктовать. Это достань. Это порежь. Это в кастрюлю. Очень вкусно было, мать прям удивилась, что я сварила.

Она опустила голову, вспомнив про отцовское поручение. Но прогнала пока мысли. Потому что тут — Рыбка с новой головой, а еще у нее всякие новости про Ганю.

Ленка осторожно прислушалась к себе — а вдруг ее любовь уже прошла? Но внутри все тихо затосковало, и она снова увидела прекрасное широкое лицо, светлые глаза и почти белые надо лбом густые волосы. И как стоит, держит гитару и поет. Не потому что такой он звезда, увидела это, а потому что там, на сцене, он теплый и смотрит, будто сейчас поцелует именно ее — Ленку…

Оля молчала, быстро рассекая картошины. И Ленка, поглядывая на белые пряди, догадалась:

— Ты осветлилась, чтоб, как на слайдах, да? Певица, что Гане сильно нравится. Бонни Тейлор. Нет, Тайлер. Потому?

Оля положила нож, совсем материнскими бабьими движениями стала вытирать мокрые руки.

— Я подумала наоборот. Что она ему нравится, потому что она похожа на меня. Понимаешь? А после подумала снова, это я на нее просто похожа. Чуешь разницу, Малая?

Ленка открыла рот, потрясенно глядя на серьезное лицо подруги. Это конечно, просто, но почему-то ей за эту неделю и в голову не пришло, что Ганя с Рыбкой примерно так же, как и с Ленкой. Что она тоже ждет на его лице совсем другого выражения. И в глазах. Как она здорово сказала — смотрит на Бонни, потому что та похожа на любимую. Или — наоборот. Да уж, разница. Но все же, Ленка не тупая. Когда он с ней говорил, о Рыбке, то она слышала, как меняется его голос.

— Оль. А я думаю, он тебя все-таки любит.

— Угу, и жениться предлагает. В местном сельсовете.

— Нет. Не прикалывается. А просто он сам, может, не понимает, а?

— Я, что ли, за него должна понимать? — голос у Рыбки был угрюмым, но тут зазвенел звонок в прихожей.

— А вот и Семки, гроза мужиков. Щас мы ее поподкалываем, да?

И Оля понеслась в прихожую, шлепая тапками.

Глава 12

В гараж девочки поехали втроем. Погрузились в старый автобус, вихляющий задом на поворотах и страшно гремящий на выбоинах асфальта, и уселись — Оля с Ленкой на переднее сиденье сразу за полукруглым пластиком водительской кабины, завешанным облезлой шторкой с прыгающими помпонами, а Викочка позади, вытянув спину, улеглась подбородком на руки, просунув лицо между их плечами. Моргала и щурилась, когда в глаза попадали прядки волос — почти белых Рыбкиных и светло-русых Ленкиных. Крутила головой, слушая, кто что говорит.

Говорить было неудобно, приходилось кричать в ухо и девочки замолчали, глядя в окно, где плыли серые деревья, перемежаясь с деревьями желтыми, за ними — домики, отгороженные каменными и железными заборами. Город тут плавно, без пустыря, перетекал в пригородный поселок Мичурино, вдоль заборов хозяйски гуляли куры, натягивала лохматую веревку пегая коза, и большая корова сгибала шею, разыскивая что-то у спутанных копыт. За штакетником носились по цепи лохматые Шарики и пятнистые Букеты.

Оля пошуршала в сумке, суя внутрь руку, и оттуда разнесся по автобусу аромат ветчины — перед поездкой девочки не поленились сбегать в магазин «Молоко», где за отдельной стойкой наливали жаждущим в граненые стаканы томатный и яблочный сок, и продавали вкуснейшие бутерброды с вареной колбасой — 10 коп. и с ветчиной — целых 14 коп.