Дискотека. Книга 1 - [40]

— На гору пойдем, да? — уточнила Оля, закрывая сумку.

— Да-а-а, — согласилась Семки, принюхиваясь, — ой блин, уже жрать хочу!

— Там и пожрем, на природе, — посулила Рыбка.

С замком Ленка справилась нормально и, оставив подружек у входа, вошла внутрь, в знакомый запах промасленных тряпок, железа и бензина. Осторожно прижимая к себе локти, чтоб не извозиться о полки и торчащие оттуда железки, пробралась мимо закутанной в испачканный грубый чехол машины. Папина страсть и любовь, ярко-зеленая «копейка», жигуленок, на который ушли все деньги, заработанные в двойном рейсе-«спарке», это когда экипаж уходил в океан на полгода, потом прилетали мужики самолетом обратно, две недели общались с семьей, и снова в океан, на тот же корабль, снова на шесть месяцев.

Чтобы купить жигуль, папе пришлось записываться в какую-то там очередь, Ленка деталей не знала, но слышала по вечерам мамины причитания, а после ехать в Москву, в валютный магазин, где эти самые автомобили оплачивались и забирались счастливыми владельцами. Папа приехал оттуда на пассажирском сиденье, а машину вел дядя Виктор. Они поставили «копейку» под окнами, а Ленка и Светка выскочили смотреть — ходили вокруг, заглядывали в новенький салон, где потолок и стены обиты мелко-дырчатой светлой кожей, и ногтем царапали тонкий слой парафина поверх глянцевой краски — увидеть настоящий цвет новой папиной игрушки.

Еще Ленка знала, что денег все равно не хватило, и папа попросил взаймы у матери, той самой бабы Лены, и она, конечно, дала тысячу рублей, такие огромные деньги, Ленка все пыталась потом сосчитать, сколько же это маминых зарплат получается — почти год складывать, если не есть и не пить.

И теперь, подарив сыну деньги, Елена Гавриловна все чаще заводит разговор о том, что она уже стара и пора бы поселиться ей у любимого мальчика, чтоб присматривал за мамочкой. А Алла Дмитриевна, сидя на диване в большой комнате, куда утаскивала телефон — пошептаться со своей Ирочкой, тоскливо говорила в трубку:

— Ириша, и что мне делать? Ведь она точно приедет, оставит свою северную однокомнатную старшему — алкашу, приедет к нам, и просто сожрет меня, я ведь не вынесу, хоть помирай, я неделю с трудом выношу, веришь, в глазах темнеет, и сердце заходится… И ведь не откажешь! Денег дала.

Сейчас копеечка была упакована так тщательно, что ни кусочка травяной веселой зелени не выглядывало из-под замасленной холстины, и Ленка, уходя в дальний угол, строго наказала себе — все закрыть, как следует, и к дяде Вите сходить, пусть проверит, потому что для папы эта машина — исполнение самых сильных мечтаний, а он вот доверил ей открыть-закрыть гараж.

«Угу», язвительно сказал внутренний голос, «рискнул твой папка, Леточка, чтоб посылочку сыну отправить, да еще тебя припряг»…

Сверток был не очень большой, аккуратный, в блестящем расписном целлофанчике. Ленка пощупала грани картонной коробки, расстелив на тумбочке припасенную газету, старательно завернула коробку еще и в нее, и сунула в тряпочную сумку с трафаретным черепом на боку.

Свет снаружи усиливался, потом делался мягче, когда Семки ступала внутрь, трогая пальцем баночки на полке. Оля что-то негромко ей высказывала учительским тоном, а Вика отмахивалась, умолкала, слушая, потом снова перечила, но Оля авторитетно перебивала.

Сердито сказала выходящей из гаража Ленке:

— Семки замуж собралась. За Пашку Санича твоего.

— Чего это ее, — обиделась Викочка, краснея россыпью конопушек, — да он, между прочим…

— Что он? — воинственно перебила Оля.

Но Ленка подняла руку с ключами:

— Цыц. Я сперва закрою и к дяде Вите схожу. Ясно?

— Ишь, — обиделась теперь уже Оля, беря Семки за рукав красного плащика и оттаскивая подальше, — пойдем, Викуся, не видишь, мешаем.

Ленка, не обращая внимания, сосредоточенно повертела сперва плоским ключиком в скважине врезного замка, потом навесила огромный, потом еще один — на край приваренного засова. Оглядела и направилась вдоль беленых стенок с врезанными в них железными воротами, изредка прикрытыми тощим виноградом и маленькими клумбами с осенними астрами.

Потом она возвращалась обратно, вместе с огромным бородатым папиным другом, потом ждала, когда тот рассмотрит и подергает замки. И попрощавшись, побежала через железную дорогу вверх, по склону холма, заросшего шиповником и боярышником, где краснел через ветки Викочкин плащик.

Девочки расположились на самой верхушке, откуда был виден поселок, примыкающие к нему ряды гаражей, и дальше внизу — городское шоссе, за которым распахивались взлетные полосы аэродрома.

Оля приволокла из кустов небольшую удобную корягу, Семки нашла для себя какое-то ржавое ведро и накрыла его газеткой, уселась, расстегивая плащ и подставляя солнцу конопатое личико. На сухой траве положили матерчатую Олину сумку, а на нее — развернутый пакет с горой бутербродов.

— Так, — распорядилась Оля, — каждой по десять.

И дальше молчали, складывая на широкий ломтик белого батона сразу по три лепестка розовой, исходящей прозрачной слезой ветчины, и щедро откусывая от края.

— А-а-а, — сказала Рыбка, откидываясь и вытирая губы скомканным платком, — лепота. Продавщица как услышала, мне тридцать брутербродтов, так сразу за меня поглядела, думала, я целый отряд привела. Ленка, компот дай.