Дискотека. Книга 1 - [30]

Потом как-то все кончилось. Она была сильно занята собой — новой и не заметила, как. А просто отец перестал с ней болтать, и всех разговоров теперь — ты хлеба купила, а мать звонила с работы? И вот все.

Сейчас он сядет в поезд, они решили ехать поездом, до Симферополя, так по времени удобнее, помашет ей в пыльное окно и вернется уже через полгода. Будет весна. И почти конец учебного, и вообще конец школы. Ленке нужно решать, куда после школы деваться, и как Инка рассказывает в школе «мы с папкой поговорили, насчет института, он предложил, а я…». Вот, наверное, здорово, если бы Ленка тоже могла поговорить не только с матерью, а с ним, начет куда. Но стоят рядом и даже толком попрощаться не могут.

— Летка, — начал отец и Ленка шагнула ближе, поднимая лицо к его — серьезному, с худыми щеками и прямым чуть великоватым носом.

— Сережа! — Алла Дмитриевна возникла сбоку, хватая отца, потащила к чемоданам, — да что ж это, бери, я не подниму эту твою. Леночка, возьми черную, она легкая. Ох…

Отец кашлянул и, не оглядываясь, послушно ушел, тащимый за рукав куртки. Ленка пошла следом, влезла в вагон, вкусно пахнущий железом и вымытой пылью, толкаясь и сторонясь, сунула сумку на кожаный диванчик, и мама сразу засуетилась, становясь на цыпочки, распихивая вещи, и без перерыва что-то говоря. А потом как-то сразу закричала проводница, топая по коридору. И Ленка выскочила, щекой помня жесткий отцовский поцелуй, а носом — тревожный запах маминых духов.

…Они вместе смотрели в окно, два пятна, одно — в облаке черных волос, качались за стеклом растопыренные ладони. Рядом с Ленкой топталась Рыбка, топыря острый локоток с висящей на нем сумочкой.

— Пойдем, что ли, — сипло сказала Ленка, и они ушли, пешком, чтоб пройти тропинками парка, куда заходили редко, он не по дороге, а только вот когда кого-то провожать на вокзал, то после налегке можно — под старыми деревьями, стоящими в гуще тонконогого кустарника.

Когда проходили мимо магазина, Оля глянула вопросительно и Ленка кивнула. А что, гуляй рванина, и к избе подъезжают сваты. А то завтра приедет баба Лена и как там будет — неизвестно. Зато сегодня — воля вольная.

— Тебя мать пустит? У меня переночевали бы.

— Угу. Я уже ей сказала.

— Отлично. Жалко, сегодня нет дискаря.

Рыбка кивнула, покачивая сумкой с уложенной внутрь бутылкой столового вина.

— Жалко. Щас заквасим, и весь запал пропадет.

— Ну не будем, — равнодушно ответила Ленка, — сныкаем в почтовый ящик, потом пригодится.

Дома они пожарили картошку, вернее, жарила Оля, ловко шуруя лопаткой и командуя:

— Еще масла. Лучок есть? И огурчик выньми, солененький. Лучше б на сале, ладно, сойдеть.

Задумчиво поели, а вино открывать не стали, по той же причине — чего его квасить с жрачкой, никакого запалу, зря только переводить продукт.

А после завалились на диван, закинув ноги в колготках на спинку и свесив головы. И вот, лежат, разговаривают.

— Мать мне все мозги проела, со своим институтом. Лена поступай, Лена красный диплом.

— Правильно проела. Ты, Малая, умная девка, чего добру пропадать?

— А ты?

— Я? Ну я все равно троечница-хорошистка, какой там диплом. Я, наверное, в техникум пойду.

— В судостроительный, что ли?

— Тю. Еще чего. В Ейске рыбный есть.

— Оль, ты с дуба упала? Это что у тебя мечта такая, да? Бригадиром на рыб-обработке!

— Мне те мечты. Свалить хочу, а куда тут поблизости. Вот туда только. А тебе, Ленка, высшее надо.

Оля повернулась на живот, укладывая подбородок на руки и качая ногами.

— Что вы мне все — высшее, — уныло рассердилась Ленка, — и куда? На кого? Я бы пошла на модельера, но там знаешь какой конкурс? Я смотрела, пятнадцать человек на место, Оль. Пятнадцать! Да еще ж блатники пролезут.

— Ну, у нас тоже есть институт. Два даже. В городе. Филиал торгового. Чего фыркаешь? Ну да, торговка с тебя точно никакая. Еще этот, рыбный. Они кого выпускают там?

— Ихтиологов, — мрачно призналась Ленка, укладываясь удобнее и роняя ногу на Олину задницу.

— Ну ты танк с ушами, убери, тяжело. А чо, будешь ихтиологом. Они чего делают?

— Чешую считают. Это батя так ржет, вот говорит, пять лет учатся чешую считать.

— Зато в рейсы будешь ходить. Прикинь, Малая, паспорт моряка. И ты вся такая — морячка, ой-ой.

— Не хочу. Светка мне знаешь, что советует? Иди, говорит, в иняз. Станешь работать с иностранными туристами, на турбазе. Переводчиком.

— И где их искать, туристов этих? В Москве разве. И тоже, наверно, блат сплошной.

— Ага, мать разоралась, чего выдумали, какой иняз, сидеть, как я, на гроши. Неделю митинговала, пока я не поклялась, что не поеду.

Рыбка громко вздохнула, легла на спину, тесня Ленку широким бедром, сложила руки на груди и уставилась в потолок.

— Свечку дать, — поинтересовалась Ленка, цепляясь за ее свитерок и медленно сползая с дивана.

— Тьфу на тебя, Малая. Поклялась она. Мать, что ли, будет диплом получать и учиться? Оно же тебе надо. А не ей!

Ленка вцепилась покрепче, Оля охнула и вместе они с грохотом свалились, наконец, с дивана на пол.

— Нога! — заорала Рыбка, — мо-я но-га!

— Та на тебе твою ногу. У меня своих две.

Ленка отползла, укладываясь на полосатом паласе так же, как Оля — сложив руки на груди. Сделала скорбное лицо. Скосила глаза и, убедившись, что соратница тоже приняла позу покойника, снова уставилась в потолок. Когда отсмеялись, заговорила серьезно: