Дискотека. Книга 1 - [16]

— Не ссо, — ободряюще кивнула Оля, — норм-норм. Чего сначала, сдадим или билеты? Холодно тут, — решила сама и устремилась к кассе, вертя головой и кивая знакомым.

С билетиками и номерками из гардеробной в руках, держа на плече сумочки, прошли у подножия широкой мраморной лестницы, полной цветного шумного народа. Сверху, из-за лестничного поворота временами рявкала музыка, мелькали яркие вспышки. Будто кто-то огромный разевал пасть и захлопывал ее. Там была дверь, такая же, как на улицу, высокая, с тяжелыми створками.

Наверное, иногда думала Ленка, днем тут проходят всякие торжественные собрания, все сидят рядочками, зевают и тянут руки, когда нужно голосовать. А потом, перед вечером, деревянные кресла стаскиваются к стенам, Валерка Омчик в своем плаще бегает, как толстая шустрая бабочка, и следом ходит, деревянно сгибая локти и колени, утянутые в неизменную коттоновую пару, любимчик дискотечных девочек — Вовочка Лях, с лицом, почти невидным под мелкими пружинами торчащих волос. Девочки знали, это он хочет, как Макаревич, и согласились, что Макаревича из него никак не получилось, потому что у того зубы как у зайца, а Вовочка Лях мальчик хорошенький, только уж очень кукольный весь.

Но перед тем, как подняться, нужно было забежать в туалет, и они свернули под лестницу, где напротив, в замызганной стене, без перерыва распахивались две грязно-белые двери.

Мужской был подальше, у самого окна с широким подоконником. За год дискотечных вечеров подружки ни разу туда не подходили, и хорошо — у черного окна постоянно шли какие-то разборки, дверь с треском вшибалась в стену, из сортира выволакивали жертву, бить не били, чтоб не явилась милиция, но голоса звучали с привычной дежурной угрозой, и кто-то там, в ответ на «ты шо, бля не поэл шо ли, смари у меня», испуганным голосом клялся смареть и понимать, или возражал с беспомощной звенящей злостью.

В женском туалете шуму тоже хватало, и на драку можно было нарваться, тем более, что в предбаннике с фаянсовыми раковинами вместе с гудящими покуривающими девахами вольготно стояли и парни. Тоже курили, сминали бычки, бросая на рыжий кафельный пол, хватали кого-то в охапку или, топчась у прохода к кабинкам, нетерпеливо выкликали по имени. Но в женском парни не дрались, если и случалась битва, то или пьяная Персяниха, давно уже не юного возраста тетка, таскала за волосы очередную молодую соперницу, всю в размазанной помаде и с черными потеками на щеках (Ленка, увидев разок и услышав о причинах, с недоуменным ужасом пыталась себе представить предмет женского спора и никак не могла), или местные деловито договаривались с теми, кто вдруг «зарулил не туда», попутно тыкая испуганных или не очень испуганных гастролерш кулаками под ребра.

Ленка и Оля, а позже Викочка, которая была на год младше и с трудом вымолила у родителей разрешение на субботние танцы, так случилось — никаких вступительных обрядов и разборок не проходили. Впервые пришли они танцевать в девятом классе, поздней осенью, и на танцполе их ждала компания Олиных одноклассниц, куда девочки временно влились, и провели под крылышком старожилов первые несколько вечеров. А еще в самый первый вечер Ленку внезапно пригласил на медляк сначала совершенно пьяный брюнет с косящими глазами в мохнатых ресницах, и заваливаясь на нее, строго спросил (с третьей попытки):

— Лет с-сколько?

— Пятнадцать, — почти честно ответила Ленка, переступая дрожащими ногами и удерживая рыцаря на благоразумном расстоянии в полсантиметра от кофточки-распашонки. Герой что-то пробубнил, пытаясь разглядеть ее лицо в мелькающих вспышках стробоскопа, поверил и от притязаний отказался.

А второй… Со вторым танцором была в тот вечер немного другая история, но главное было то, что оба кавалера оказались известными и крутыми, и потому на всякий случай наезжать на барышень никто не стал, и в женском сортире отнеслись к новеньким благосклонно.

Потом Ленка, узнавая дискотечные порядки и ритуалы, правила поведения и безопасности, просто диву давалась, как, ничего совершенно не зная, они проскочили мимо неприятностей и вполне реальных опасностей. Однажды, когда сидели втроем на обрыве в парке и лениво смотрели на подернутое ледком море, а в лица светило зимнее ласковое солнышко, сказала подругам:

— Чтоб вы знали, они ж еще сесть боятся. Не зря про возраст спрашивают. Пока мы для них — малолетки. А чего малолеток трогать, когда вон — нормальные бабы стадами ходят. Так что, вы смотрите, чтоб держались.

— А если любовь, — сипло спросила Семки и закашлялась, краснея бледным конопатым лицом.

— Та-ак, — плохим голосом начала Рыбка, — Семки, ты что? Ты это…

— Я просто! — обиделась Викочка и, поерзав на сухом хворосте, плотнее укрыла ноги мохнатым пальто.

— Любовь только платоническая, — постановила Ленка, — вот вырастешь, как мы, когда будем в десятом, тогда и люби себе. На здоровье.

— Угу, — еще больше обиделась Семки.

Но всерьез возражать не стала.

Благополучно миновав вхождение в общество, дальше девочки не рисковали, и правил, которые постепенно узнавали, старались придерживаться. А их было много. Нельзя было уводить провожаться чужого мальчика, особенно, если это, к примеру, Вова Индеец, и Танька Панчуха не постесняется насажать синяков в следующую субботу, загнав в угол женского сортира. Нельзя грубить незнакомцам, фыркать, задирая нос, а нужно отвечать — внимательно и мягко, кивая, держа в голове пути к отступлению. И если случалось, что кто-то опасный цеплялся, приглашая на один танец и после еще раз, то самое правильное — не ждать, когда загремит прощальная мелодия, а внезапно испариться на десять минут раньше, пока все еще танцуют и орут, выпрашивая у Вовочки Ляха «ну, Вовчик, ну, еще один, посследниий»…