Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [44]

Шрифт
Интервал

о, нет, она прервала меня, доктор всегда к вашим услугам, нужно только записаться на прием, ну а если вы просто хотите его видеть, то по вечерам он посещает клубы… вы приходите…

нет уж, спасибо, я подожду,

мысли растворяются в воде и в тепле… я вспомнила, что не поблагодарила его за картину, надо бы послать ему записку, но я не могу писать левой рукой, и в этом опять-таки виновата повязка… и доктор… и я… за то, что забинтована… а запах и пар опьяняют…

… ночная влага, тепло, как ребенку в утробе… приятно вот так лежать, почти растворившись в воде… мысли текут медленно и превращаются в пар… испарения… наверное, это лучше, чем секрет, в утробе нет мыслей… капля сверху падает мне на лоб — кап — и на подбородок… нет, об этом невозможно рассказать Анне, слишком много всего, скажу просто: была в бассейне, в воде, там приятно, тепло, там есть пар и люди… не знаю, кто они, я видела их сквозь пелену пара, и поэтому они были похожи на тени…

Когда я вышла из воды, мое тело было мягким и теплым, как воск, если прикоснуться к нему, ладонь утонет в мягкой коже… я зашла в раздевалку, вытерлась полотенцем и опустилась на некое подобие оттоманки, готовая растаять совсем… из воды начали выходить и другие, я слышала звуки из соседних кабинок, значит, уже пять часов, одни уходят, придут другие, а ужин в восемь… время еще есть… Его хватает. Встала, оделась. Выходя из раздевалки, я почти столкнулась с тем самым мужчиной, что сидит в одиночестве за своим столиком и ни на кого не смотрит, но сейчас мы оказались друг перед другом и не смогли разминуться, он тоже не успел отвести свой взгляд, и я увидела его глаза…

простите, сказала я и отступила в сторону, но и он шагнул туда же, и мы снова оказались друг против друга… простите, сказал он… ничего страшного, коридор слишком узкий, успокоила его я и пошла дальше, а он вошел в мою кабинку… Справа от лестницы я заметила дверь с латунной круглой ручкой и латунную табличку, а на ней надпись… особым, готическим шрифтом… я чуть приостановилась и с некоторым усилием для глаз, непривычных к этим гордым завитушкам, прочитала…

Клуб анонимных влюбленных

значит, доктор это имел в виду, когда говорил: «мы собираемся в подвале», здесь их помещение. Повернувшись, я ушла.


… вот об этом я могу рассказать Анне сегодня вечером вместо обычного «я видела только грязь» и о том, что на море я смотрю с террасы, но это она знает, и в бассейне я была, и каждый день хожу ужинать в столовую… уже почти целую неделю… один день, два, три, четыре, пять… а тишина необозримая, расстилается до горизонта, тут все такие тихие, только девушка с длинной косой и в веснушках играет в мяч — тук-тук, наверное, это она тогда несколько часов ждала у дверей доктора и стучала к нему, это мне тот старик рассказывал… и мне совсем не нужны книги. Не читаю. Никаких головных болей. Не пишу. Повязка мне мешает, мои мысли слишком неподъемны для левой руки… мне не нужны мысли, не нужны слова, надо только сказать доктору спасибо, я бы ему сказала при встрече: благодарю вас, доктор, теперь по утрам я просыпаюсь, а картина висит на стене перед моими глазами, зеленый сон уходит прямо в нее, тонет там, сливается с ней… я не знаю, пейзаж это или натюрморт, иногда там есть горизонт, а иногда нет… и что-то она мне напоминает… но сказать это никак не получается, доктора я не вижу, а интересно, почему он не приходит на ужин?.. наверное, ужинает у себя в квартире, почему бы и нет? человек имеет право ужинать там, где пожелает… только мы, пациенты, обязаны, дурацкая обязанность, вот я, например, люблю есть фрукты… черешню, малину, ежевику… был у меня любовник, так мы с ним, когда были вместе, ели только фрукты; черешня оставляет на коже розовеющий след, груши липкие… я гуляла по рынку, смотрела, трогала, выбирала… запах фруктов, смешанный с запахом тела… клубника, малина в складках плоти… это возбуждает… куда заводят мысли? даже не мысли — слова… слова только путают мысли, доктор прав, они — как паутина, даже не записанные… а уж если их записать… я должна его видеть, ну придет же он когда-нибудь на ужин? Я спускаюсь в восемь — ради соблюдения ритма, мой столик ждет меня, я не жду… Я бы могла сесть к тому господину, с которым мы столкнулись в коридоре, и спросить — извините, у вас здесь свободно? — а он бы ответил: к сожалению, нет, мадам… но в этом случае ему придется взглянуть на меня, и уж тогда я точно увижу, какие у него глаза, прежде чем он спрячет их за ресницами… карие, черные, синие, зеленые… в сущности, как это может быть, чтобы время было таким пустым, а ведь именно об этом говорил доктор, предсказывал… таким разбитым, и только детали плавают в клубах пара…

… дух Божий носится над паром и над Терезой, когда она была влюблена в Него…

… а от Святого Духа отрывается перо…

была, она была, это было…

УЖИН I

… а столика нет,

моего столика нет.

Угол пуст, ее угол, из которого видно панорамное окно-витраж, обращенное к морю… ее взгляд, который по диагонали каждый вечер упирается в стойку бара с напитками, боком подобрался к столу в противоположном углу, чтобы установить: там сидит женщина, засыпающая только под музыку Шуберта, ее сон протекает параллельно со звуками или внутри них, потому что некому их остановить, когда она уснет, и Шуберт звучит до конца, до последней ноты,


Рекомендуем почитать
Неконтролируемая мысль

«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.


Заклание-Шарко

Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.


День народного единства

О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?


Новомир

События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.


Запрещенная Таня

Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…


Дневник бывшего завлита

Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Детские истории взрослого человека

Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.


Разруха

«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».