Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [46]

она-то, вообще говоря, не знает, хочется ли ей быть ближе, но, по крайней мере, поняла, почему исчез ее стол, во всем этом есть что-то успокаивающее, значит, всё это временно и подчинено определенному порядку, но ее-то не предупредили об этом порядке, нельзя так… простите, что доставили вам неудобство, но извинение ей не поможет, если бы она знала заранее, она бы подготовилась… в этот вечер все одеты как-то по-особому, даже сестра Евдокия с ее маленьким черным платьем, это платье вам идет, сказала она ей, все еще пребывая в смущении, да, ведь нужно хоть что-то сказать — спасибо, сестра Евдокия поблагодарила и предложила ей свою помощь — а куда вы хотели бы сесть? спросила она, но откуда ей знать, она ведь ни с кем здесь не знакома,

— но вы же здесь уже шесть дней,

— время летит так быстро…

все же хоть кого-нибудь ей следовало бы знать. Это недопустимо — никого не знать, доктор любит, чтобы люди общались между собой, у нас одиночество никак не приветствуется, для того и устраивают этот вечер, вечер пятницы…

— видно, придется мне самой вас усадить, — вздохнула сестра Евдокия,

да уж, придется: она приблизила свои губы к ее лицу, вот посмотрите, куда вы могли бы сесть, на нее пахнуло помадой, духами, она почувствовала ее дыхание на своем ухе и шепот:

— вот там есть место рядом с двумя дамами, прямо перед окном, влево от столика в центре, нет, не там,

а вон там, во втором круге… сестра Евдокия пальчиком деликатно указала куда-то в пространство — эти дамы… одна худая, француженка, так она представилась… уже давно здесь, иногда живет одна, сейчас с подругой, но та скоро уедет… они говорят обычно о болезнях или о борьбе с морщинами, я вам не советую… или вон тот господин за ними, он одинокий, жена ушла от него, всегда мрачный… нет, к нему лучше не надо… или это он ее бросил, не помню, сестра Лаура заботится о нем… вы его заметили, не правда ли?.. а за тем столиком мужчина и женщина, супруги… они не разговаривают друг с другом, но сидят вместе, она-то весьма разговорчива с другими, может и надоесть, а он играет в бридж и предпочел бы сидеть со своими партнерами, так что будет молчать… как хотите, конечно, но туда не стоит… те двое мужчин? вы к ним хотите?.. интересная пара… а за тем столом близнецы, хотя нет, будет трудно втиснуться между ними… я тоже не советую… а там, где есть место, это художники, вероятно, вас бы они заинтересовали, вы ведь любите живопись? я так думаю, ведь доктор послал вам картину… женщина очень хорошо рисует, ее зовут Ада, мне она нравится, насчет мужчин ничего не могу сказать, не знаю… а там, точно куда вы смотрите, ваша соседка… вы и ее не знаете? сегодня господин, который обычно сидел там, уехал… совсем… еще женщина, она больна… нет, не она, другая, которая обычно сидит там… но сейчас она одна, если хотите, я вас провожу туда? проводить?

— а как ее зовут?

— Ханна.

— Ханна.

Я подойду к ней сама,

— я подойду к ней сама, благодарю вас…

прошептала я ей почти в самые губы, сестра

Евдокия отпрянула и, улыбнувшись, удалилась, вся… она кивала, проходя мимо столов, и многие смотрели ей вслед…

Ханна…

сейчас и мне надо, наконец, сдвинуться с места, пройти мимо пустого стола в центре, обогнуть его и подойти к третьему кругу столов, это не близко, третий круг самый дальний, это хорошо, а взгляды сидящих тоже провожают меня… Ханна подняла глаза и смотрит на меня, уже чувствует, что я иду к ней, больше некуда,

— я могу сесть с вами? сегодня все занято, а я не знала… мест нет… и моего столика нет,

ее рука огибает пространство и указывает на стул слева от нее… затем опускает, протягивая ее ко мне,

— тут все садятся как придется и потом остаются там, куда сели, уж не знаю почему… пока стол не уберут…

я успокоилась.

— я Ханна,

сказала она, но я уже знала, назвала и свое имя, посетовала, что не могу дотронуться до нее,

— я не могу подать вам руку,

наверное, надо бы объяснить, почему, но это и так видно, она спросила, сильно ли я пострадала, да нет, немного, можно сказать даже — никак,

— повезло вам… в сущности, я не знаю, что с вами случилось…

Она и не может знать, я не люблю говорить об этом… да и стоит ли? я не уверена, больше ничего я ей не сказала, но она не прервала разговор, не обиделась на мое молчание, только спросила, действительно ли Шуберт мне не мешает, нет, он мне не мешает, я даже угадала, кто играет:

— Рубинштейн?

— да, Рубинштейн,

так что звуки совсем гармонично переливаются в ночь — я жду, когда они стихнут, не засыпаю до конца, сказала я ей, и она не восприняла это как упрек, даже обрадовалась, в ее глазах мелькнуло подобие улыбки, мне стало приятно, а глаза у нее совсем синие, но все же какие-то тревожные…

— у вас красивое имя, Ханна, — сказала я, вообще-то я хотела сказать про глаза… ее отец — немец, поэтому так и назвали.

А потом мы замолчали, потому что официанты стали разносить еду, поставили перед нами тарелки, бокалы, бутылку вина, шепот в зале стих ненадолго, а потом возобновился вновь,

— сегодня будет индейка, — сказала Ханна, — а вино — от доктора.

Я спросила, в котором часу он обычно приходит, она пожала плечами, каждый раз по-разному, иногда в девять, а иногда в десять, но никогда не раньше, чем стемнеет и море за террасой исчезнет, правда, в лунную ночь оно не исчезает… поэтому по пятницам ужин подают позже… странно, я этого не знала, а все узнавали это сразу по приезде, сам доктор им это сообщал…