Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [47]

— а иногда он вообще не приходит, — сказала Ханна,

— как это? ведь неудобно… его же ждут, вон и столы переставили…

Ханна снова пожала плечами,

— так уж сложилось…

Я посмотрела в окно, небо все еще мерцает, но море поглощает его немощный свет… или отражает его? это так трудно понять…

— луна,

— это не мешает, — уверила она меня,

— не люблю ждать, напрягает…

Ханна снова пожала плечами, развела руки, и пространство снова прогнулось, вероятно, так она хотела выразить свою беспомощность, никто меня не спрашивает, люблю ли я ждать, знаю, что никто меня не спрашивает, да никто этого не любит, наверное, и Ханна не любит, но не так, как я… я не буду ждать, я и не жду, просто ужинаю и разговариваю с Ханной, смотрю, как она отрезает кусочек мяса, как подносит его вилкой к губам, я так не могу — из-за руки, я надавливаю и раздираю его на куски, так бы и схватила пальцами — и прямо в рот… со стороны, наверное, это выглядит ужасно, но иначе никак, повязка мешает, да меня все это и не интересует… я вижу также, как она поглядывает на дверь в столовую, другие тоже смотрят туда, и ее взгляд на миг становится напряженным, потом успокаивается… нет, терпеть не могу ждать…

— вы давно здесь?

спросила я, чтобы убедить себя, что всё нормально, вот — просто сижу и разговариваю с Ханной, и всё естественно, как шум прибоя, доносящийся через открытые окна,

— месяца три или четыре… время здесь так спутано,

— я это сразу почувствовала… ориентироваться трудно…

— а возможно, я здесь и дольше, впрочем, точно не скажу,

— это неважно…

— да, совсем неважно… хотите, я помогу вам? Ведь одной рукой трудно справиться с мясом,

— спасибо, я уже приноровилась, ко всему можно привыкнуть…

— наверное, эта повязка так неприятна,

— да, мешает…

— а скоро снимут?

— доктор сказал — на днях,

— довольно неопределенно …

— вы так думаете?

— опыт…

— в сущности, он ничего мне и не обещал… сказал только…

— он не обещает…

— вы, наверное, хорошо его знаете, раз давно здесь…

— да…

— а…

Я хотела спросить о нем, но черты ее лица напряглись, и я остановилась, она сказала, что уже девять, и прислушалась, прислушалась и я, маятник часов в холле издали отсчитывал время, да, девять, похоже, и остальные слушали — гудение голосов вокруг на мгновение смолкло, шепот повис в воздухе, но этот миг тишины был совсем недолгим и закончился с последним ударом часов, Ханна отпила из бокала, я тоже, столовая наполнилась обычным шумом, и тогда она спросила меня, почему все-таки я здесь… я этого не ожидала, есть люди, которые задают вопросы просто так, не думая, и обычно это выглядит не слишком прилично, но в устах Ханны всё прозвучало естественно… а в самом деле, почему вы здесь? зачем точно? и точно поэтому я смешалась, почувствовала, что мои щеки запылали, я опустила глаза, мне показалось, что опять стало слишком тихо и все услышат то, что я скажу, если просто сказать я отдыхаю, она не поверит, если сказать не знаю, то опять-таки это странно — как это не знаю, и тогда вдруг меня осенило: ради святой Терезы, и сказала:

— ради святой Терезы.

Это прозвучало вполне убедительно, могло быть и правдой, ведь именно так я говорила и Анне, и доктору, правда, его убедить не удалось, у него были возражения. Однако Ханна приняла это спокойно, только задумалась на миг…

— я мало знаю о ней, — сказала она, — почти ничего,

но не попросила меня объяснить, даже не поинтересовалась, что означает это «я здесь из-за святой Терезы», не очень понятно, а я ведь собиралась объяснить, сказать ей: я пишу о ней, просто пишу и приехала сюда, а время здесь необозримо, чтобы закончить начатое… только ее, вероятно, не интересует ни святая Тереза, ни я, ни то, почему точно я здесь, хотя она и спрашивает… и от этого вдруг я почувствовала спазм в желудке… или это сжалось сердце, на миг представила себе, что бы я ей рассказала, а рассказала бы всё — как в возрасте семи лет Тереза хотела убежать к маврам, чтобы ее обезглавили, и тогда бы она сразу попала на небо; как в двадцать сбежала в монастырь, а сразу после этого — болезнь, как угасала три года в постели, почти полностью угасла только потому, что не могла осознать точно, чего желает; как за несколько часов до погребения сбежала от болезни, как начала передвигаться на четвереньках, и как это важно — научиться передвигаться на четвереньках… как влюбилась в Бога и отправилась в путь босая, а за ней и другие, много других,

как бичевала себя,

как любила Бога,

как создала монастырь, в котором все жили молча и волосы стригли так, чтобы не расчесывать их и не нуждаться в зеркалах,

а плетки всегда были под рукой… как влюбилась в Иоанна Креста, что было равносильно влюбленности в Бога, потому что скамья, на которую они садились, чтобы говорить о Нем, поднималась и парила в воздухе, и эта левитация двух тел вместе со скамьей была надежным свидетельством их любви, хотя причиной этого могло быть и что-то другое, не только любовь…

как она писала,

как писала,

как задушила в молитве ребенка своей сестры, а может быть, он задохнулся сам или его задушил Бог,

как любила Бога,

как Бог любил ее,

как она целовала его в губы,

как достигала экстаза и что