Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [109]

А сестра Евдокия? Сестра Лара?

Нет, мы — нет.

А мы?

Обессиленный свет снаружи окончательно умер. Граница растворилась в темноте, слилась с ней, и всё снова стало одинаковым, ровным. Ровное черное море, ровное серое небо. Но всё же это ведь можно принять и за отклонение… правда? Согласие с человеческим нужно, вот только неясно, кому принадлежит, решение.

Доброй ночи, сказала сестра Лара.

Доброй ночи, сказала сестра Евдокия.

Завтра в семь.

Слишком он ранний, этот час. И кто будет готов к нему?

* * *

После невыносимо бурного дня сон обрушился, как покрывало, никто не выдержал, и все уснули. Отсрочка оказалась иллюзией, усталость силой предрешенности захлопнула двери для мыслей, она просто посмеялась над ними и сократила время до какого-то ничтожного часа — с шести до семи, когда в едва разгорающийся рассвет ворвался гонг, нет, он просто взорвался в сознании спящих. Это гонг. Анастасия открыла глаза и в еще неустоявшемся свете привычно расставила по углам тени, пятна на потолке, картину на стене, серые отблески в окне, воспоминания вернули ее в реальное время, в часы и минуты, в то, чего еще нет, но будет. Она взглянула на часы, еще нет шести, очень ранний час, но почему ранний, для кого-то, может быть, и поздний, последний, запоздало-бессмысленный час, если они не успели вовремя собрать свой багаж, а они не успели, и сейчас должны лихорадочно это делать, если решили не оставаться, если решили вернуться туда, откуда когда-то приехали, если отказались, если не поверили… Анастасия снова прикрыла глаза, сквозь ресницы свет ужался до нескольких пульсирующих светлячков, свет дистиллируется, мелькнула в голове какая-то фраза… ей по-прежнему невыносимо хотелось спать. Что-то еще осталось там, во сне, что-то недосмотренное осталось среди теней в углу… до ушей дошло жужжание приглушенных голосов и далекие шаги — свидетельство того, что кто-то где-то суетится, кто-то готовится уезжать…

ну а я — остаюсь? — спросила себя и вспомнила: я остаюсь.

Анастасия повернулась лицом к стене и свернулась клубочком, ее одеяло снова превратилось в утробу,

когда я проснусь, скажу, что остаюсь, об этом всё же нужно сообщить…

до чего же хорошо, когда тепло, до чего же хорошо, когда тебе снятся сны…

В общем-то, больше она не уснула. Просто лежала, свернувшись клубком под своим одеялом, пустая, со светящимися точками под веками, ее словно всосало в собственный круг, сферу, «О», в котором круг начинает сворачиваться.

… но сколь ровной, уравновешенной ни была форма этого всасывающего «О», оно выдает известное удивление и вопрос, в круге есть невидимые точки отталкивания и выталкивания, чтобы «О» округлилось сильнее — впрочем, кто они, эти оставшиеся? кто? кто снова соберется в столовой, ведь голод беспрекословен, и они неизбежно станут искать то, что нужно им более всего, чтобы сама их жизнь состоялась? кто все-таки остался? Спросила себя Анастасия, и этот вопрос неожиданно заставил ее испугаться — она осознала нарастающий топот ног в коридоре, стук чемоданов на колесиках по лестницам, голоса людей, пробивающиеся в обрывках слов, и она, уже окончательно проснувшись, стала прислушиваться, пытаясь установить, кто же в этот ранний час… кто согласился, и вот сейчас они опадают, как листья осенью… она напрягла слух, даже села в постели, но ничего не смогла разобрать. Голоса были какие-то чужие, они гулко отдавались в ушной раковине, а потом распадались, превращаясь в несвязный шум, так ничего и не поняв, она встала, завернулась в халат и подошла к окну. Попробовала его открыть, но по коже пробежал ледяной озноб, она увидала плотные дождевые облака, нависшие над морем, и только прилипла носом к стеклу, как снова и внезапно испортилась погода, и рассвет словно еще спит. Она стала смотреть на лестницу слева от колоннады, под этим углом были видны последние ступеньки под аркой центрального входа, и стала ждать. И вот появились первые, в куртках, некоторые даже с капюшонами на головах из-за дождя, они спускались вниз и тащили за собой свой багаж, а потом заворачивали за угол и сразу растворялись, она бы не смогла их узнать в этом последовательном исходе, не смогла и пересчитать. Пока они шли, стекло от ее дыхания запотело, став совсем мутным, на его поверхности возникли какие-то расплывчатые фигуры, мелкие капельки стекали сверху, размывая их… неожиданно увидела себя — маленькая, в коротком платьице и туфельках, она стоит у подоконника и ждет, чтобы кто-нибудь вернулся домой, и своим дыханием рисует картинки на мутном стекле, пальцем придавая им форму, благодаря им мир приобретал формы, успокаивающие ее одиночество… значит, идет дождь, раз есть капли, а влага от земли поднимается в виде тумана, и образ из прошлого исчез, а она снова сосредоточила свой взгляд на лестнице, розовый дождевик, темно-синяя куртка, пепел от розы или роза из пепла… цвета перетекали в испарину окна, как похожи все силуэты, в их очертаниях любой цвет становится серым, и вдруг она забыла об отъезжающих. Подняла руку, чтобы протереть стекло… а где моя повязка? она почувствовала себя голой, неужели такое возможно — забыть самое главное… ведь… да… прошедший день сконцентрировался в образе отсутствующего пальца, им нельзя писать, но остальные-то двигаются, сгибаются, разжимаются, и Анастасия указательным пальцем очертила круг на помутневшем от дыхания стекле,