Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [110]
О-О-О-О, после каждого из них — провал, изумление, боль, погружение, радость, горе, страдание, распятие, любовь, душа, отсутствие…
Отсутствие, о Отсутствие?..
Господи, до чего же я была глупая…
Левой рукой она взяла карандаш и осторожно приладила его между трех пальцев правой руки, он показался ей чем-то совершенно чужим, незнакомым, вчера я совершила большую глупость, что-то совсем непозволительное, подумала она, но грифель уже уткнулся в белую страницу, его кончик отпечатался в виде черной точки, а Анастасия ощутила напряжение, словно в этот миг решалось всё и нужно было преодолеть чье-то яростное сопротивление, хотя бы это сказать… и одним духом, одним движением руки написала несколько слов…
просто ты остаешься ждать — без ничего, без алиби,
написала и остановилась, это вытекло само из ее пальцев, без малейшего усилия — как секрет, этот секрет соткался в тонкую нить, а нить перешла в кривые линии, овалы, крюки,
… в тумане и дыму всё само приходит в порядок,
возник в ее голове какой-то стих, но она не вспомнила, откуда он,
а нить проползла вверх по халату, шмыгнула в ложбинку груди, разделилась на две, и каждая пошла своим путем, одна — к голове, где смешалась с волосами и обмоталась вокруг ушей, другая поползла по животу и вытекла между бедер… Анастасия невольно вздрогнула от этого такого приятного зуда, отозвавшегося во всех точках ее тела,
ну вот, ведь было сказано… слова — секрет, с его помощью я могу сплести траву, прорастающую сквозь каменную плиту и через глазные яблоки небесных сфер, нимфу, надувающую щеки и трубящую в витой рог, лиру, натянувшую струны… это останется нашей тайной, доктор, как две чашки чая тихим утром, тимьян и липа, ломтики лимона и еще что-то от нервов. А что происходит с моими нервами?
— Арахна, — прошептал чей-то голос ей в ухо, теплый и нежный, почти соблазнительный, так что Анастасия не испугалась, напряжение утекло из тонких фибр ее нервов, и ему на смену пришла ясная пустота, она даже улыбнулась и начала махать руками, словно желая освободиться от невидимой сети, которая сдерживала ее, воздух пришел в движение, крыло ангела над окном слегка шевельнулось…
— Нет, доктор, уже нет. Без алиби.
Она услышала себя или лишь подумала об этом, просто в это непроклюнувшееся утро ее мысли были рельефны и звучны, как будто кто-то произносил их вслух. Она закрыла тетрадь, захлопнув, скрыв внутри все слова, потом спрятала и тетрадь среди книг на полке и внезапно осознала — как тихо… тишина такая плотная, что ее можно было бы спутать с одиночеством…
…а сейчас, что мне делать сейчас в такую рань…
прислушалась, повернувшись к стенке Ханны, ничего — тишина. Почувствовала, как холод ползет по полу, ноги замерзли, дождь барабанит по стеклу, и так безнадежно мрачно снаружи, и так спокойно тихо внутри… значит, мне нужно лечь, согреться и поспать еще, и, лишь успев подумать об этом, зевнула. Шмыгнула обратно в постель и снова свернулась калачиком. Не было сил думать — ни о том, что было, ни о том, что будет, ни о словах, спрятанных между обложками тетради, прикрыла глаза… ее клонило ко сну. Под веками снова остались лишь искрящиеся пятнышки…
… как дистиллируют свет?.. а как дистиллируют светлячков?.. подумала Анастасия, но ее уже обнимала мягкая пелена, и этот вопрос растаял в тишине ее сна.
… ночь наконец-то отлепилась от себя и подвинулась. Анастасия заснула сразу, как никогда прежде, где-то далеко, среди злачных полей, влажно-зеленых и душистых, под небом с вышитыми на его плащанице звездами, которые рассказывали свои истории и выгуливали своих больших и малых медведиц, больших и малых гончих псов, овнов, быков, львов, змей и драконов, коней, кентавров и единорогов, скорпионов и всяких прочих гадов по своим небесным лугам; рыбы, леды и лебеди, киты и дельфины плавали по млечным путям; герои, оседлавшие пегасов, преследовали дев и никогда не могли их догнать в прозрачных туманах, потому что к звездам нельзя прикасаться, если коснешься, последует взрыв, катастрофа, о, если бы она знала имена всех созвездий и звезд, если бы могла их назвать, то могла бы побывать везде, наверное, полетела бы за своим взглядом, заскользив по треугольникам, кривым и прямым углам небесной карты, но есть ли у неба углы или они — выдумка несовершенных глаз человека, поэтому-то знание не так уж и нужно, и Анастасия летит совсем без имен и слов, растворив их до простых букв, до альфы и омеги, и в своем сне уже давно не знает, где она — на зеленой лужайке в окружении светлячков или на пульсирующем бриллианте Цефея, и почему она выбрала именно Цефея за точку своего полета, чтобы от нее присвоить себе всё небо (это выбор — не вполне «ее», раз уж сон выбрал ее), Цефей — просто имя, случайно встретившееся на звездной карте, пробудившей в уже забытый час мечту о слиянии с Альфой, а мечта вдруг оказалась не только осуществимой, но и осуществленной, идеальное место без горизонта, с которого ее взгляд расположит все образы на небе, чтобы они проникли до дна, где Персеиды сыпят свои золотые желания… Но кто, в сущности, управляет звездами? Кто заставляет их вращаться вокруг лун и солнц? Кто завязывает и развязывает их канаты? Кто отмеряет их время? Кто дает свет Полярной звезде, которая холодно улыбается где-то над Полярным кругом (но ведь улыбается?), вовлеченная в игру ночных теней, проклюнувшихся в рыхлой почве этого звездного неба и на этой злачной земле, где Анастасия заснула, улыбаясь во сне? Или никакая это не Полярная звезда, а Южный крест, потому что где там юг, а где север, если Земли нет? Глаз летит, а кто-то шепчет на ухо, о, милая Анастасия, сколько людей спрашивали об этом, как и ты, после первого, кто спросил, и сколько людей до тебя видели сны и будут их видеть, и сколько людей бродили там, где бродишь ты, и это так утешительно, так утешительно…
