Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [112]
— Эй, собака!
Ее голос взлетел вверх и распростерся вдаль, собака, похожая на овцу, помахала хвостом и, немного подумав, направилась прямо к входу в здание и села под аркой у лестницы. Анастасия перегнулась через перила и помахала ей рукой, собака, очевидно, поняла смысл этого жеста, потому что снова помахала хвостом в ответ. Ну вот, у меня уже есть собака, я буду гулять с ней, потом буду сидеть на камне, она — у меня в ногах, и вместе мы будем смотреть на радугу… мы свободны. Свобода каким-то образом увязывалась в ее сознании с собакой, а не с картой, которая валялась на письменном столе, скрывая между своими листами ее melencolia, потом она подумала про еду, надо бы ее покормить, но не знала, ни как, ни откуда взять еду, а потом ей стало холодно. Она вошла внутрь, закрыв дверь, с улицы тянуло холодом, хоть дождь и прошел, а ветер словно собрался сдуть отсюда все облака, но перед этим дунул на занавеску, и она колыхалась теперь всеми своими складками.
И что дальше?
Дальнейшее было весьма неясным, но зато совсем спокойно расстилалось впереди, и этой ясности было вполне достаточно.
Надо подождать.
Она понятия не имела, чего именно надо подождать, может быть, чьих-то шагов, стука двери, на худой конец — шума в комнате Ханны, уж она-то наверняка осталась и даже отказалась от свободы,
но ждать не пришлось. Замерший воздух вдруг огласился звуками гонга, кто-то будил спящих, она взглянула на часы, восемь, нас зовут на завтрак, подумала как о чем-то совершенно очевидном, хотя никогда гонг не созывал никого на завтрак, чтобы не смущать желающих поспать, правила изменились, и этот звук наполнил ее радостью, тем более что весь вчерашний день гонг молчал.
Сейчас мне надо одеться, скоро всё будет ясно, совсем ясно,
Анастасия сняла халат, пижаму,
… и как только спущусь, покормлю собаку,
эта мысль ее полностью успокоила.
УТРЕННИЙ ЗАВТРАК
… дух тимьяна, нет, липы,
запах ударил в ноздри уже в холле
и чего-то еще?
она вдохнула
и ломтики лимона.
Она открыла дверь в столовую
О, а стол всего один!
Только один стол, вот он. Длинный, наверное, его составили из трех столов, под общей скатертью, стоит точно в центре зала, под люстрой, на середине — ваза с той самой бегонией, спасенной из корневища. Все остальные столы куда-то вынесли и убрали, всё пространство пустое, его заполняют лишь запахи… За стол еще никто не садится. Все стоят и ждут, только стулья вокруг стола обозначают чьи-то совсем точные места, и перед каждым — чашка. Она не стала их пересчитывать, их должно быть столько, сколько и нас, взгляд чуть отстраненно окинул всю сцену, только подумала, а где она в я-меня-и-ее, где ее место… В свете, льющемся через витраж веранды, фигуры очерчены в стиле контражур, они стоят перед стеклом, как вырезанные, и смотрят туда, где металлическое облако низко повисло над металлическим морем, а над ним из синевы вырывается солнечный луч, разрезая его и впиваясь прямо в его гладь, точно этой картины она не видела — облако, спущенное сверху как покрывало, как плащаница, а над ней небо и луч, словно нарисованный кистью Мурильо…
я тоже внутри этой картины. Мне надо найти свое место в ритме тел.
Анастасия шагнула вперед, закрыв за собой дверь, и ее взгляд расчертил горизонтали и вертикали пространства внутри и снаружи, до самого горизонта, через линию облака, струю света, резко опустившуюся с неба, пейзаж со скалами, камень, блеснувшее стекло веранды, а перед ней в центре — темный силуэт Ханны, в шаге от нее и чуть в стороне — Ада, в одном краю витража, за последней складкой портьеры — силуэт Мэтью, с бородкой, выставленной вперед, и высоко поднятыми глазами, рядом с ним — мисс Вера, она держится за сердце, за ней — Линда, одна, на другом краю витража, у портьеры — Михаэль, на двух ногах, интересно, а куда он дел свою третью ногу, с золотым набалдашником, и неподвижно стоящий Бони, вглядывающийся своими собственными глазами, а не через окуляр аппарата, в воздушный крест света — между лучом и облаком за стеклом.
а они отказались от своего алиби или нет?.. подумала она…
подумала я
и шагнула вперед еще чуть-чуть, присоединяясь к сцене, к картине, к виду, к вырезанным светом фигурам… несколько шагов, и я встала с одной стороны Ханны, Ада — за ее левым плечом, я — за правым, этот треугольный ритм показался мне весьма подходящим, рельефным, а его пульс слился с одной фигурой… и кто нарисовал эту картину?
и нарисовал ли вообще…
это «ли» возникло в ее сознании, но она не поддалась соблазну задавать вопросы, да и о чем спрашивать, когда время подпирает, ведь кто-то непременно подаст завтрак. Сейчас все ждут вместе, без нетерпения, несмотря на всё усиливающееся чувство голода, нет причин для нетерпения, тем более что завтрак вроде бы уже давно здесь — в запахе липы, тимьяна, ломтиков лимона и чего-то еще,
