Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [107]
Анастасия остановилась перед дверью Ханны. Прислушалась, нет ли какого движения, нет, ничего не слышно, но Ханне просто некуда уйти в этом пустом здании; если она не пошла за другими вниз, то наверняка притаилась в своем «навсегда», и Анастасия постучала в дверь левой рукой, правая только будит опасения, тук и тук-тук, совсем легко, потому что в пустом коридоре, несмотря на мягкую красную дорожку, любое «тук» слышно очень ясно, подхваченное гулким эхом,
— Ханна…
никто не ответил, ни одно движение не смутило покоя коридора, лишь какая-то птица села на выступ подоконника снаружи и издала пронзительный крик, но этот звук не считается, он — в естестве тишины,
— о Ханна…
и снова постучала, на этот раз — правой рукой, но уловила лишь пустой звук в суставах да ногти царапнули по дереву. Ничего. Знакомая тревога проползла от груди к желудку, и Анастасия наклонила голову к дверям, приложив ухо, но лишь на миг… это уже было, зачем повторяться, пережито уже, она услышит только себя,
я услышу только себя,
только себя, ответило эхо, на этот раз у нее внутри, и это возникшее эхо исполнилось подозрениями — где же могла быть Ханна, если не в своем «навсегда», которое она так демонстративно провозглашает, не объясняя при этом, что значит «навсегда», что, черт побери, «навсегда», может быть всё, а может быть, это слово скрывает в своей сердцевине простое ничто, дважды отраженное во времени со своей вечностью … и подозрение растеклось в пространстве коридора, тук-тук, тревога протопала вниз по лестнице, тук-и-тук до границы боли, которую она могла вырвать из полированной поверхности двери, здоровая рука быстро устала, больная всё так же была ни на что не годной… и вдруг она осознала, Ханны нет.
о Ханна,
Анастасия сползла вниз на красную дорожку пола, уперлась спиной в дверь, вытянула ноги вперед и замерла, хаос наконец-то окончательно победил, он перелился через край и потек из глаз, заполнив рот мутной жижей из обрывков слов, которые пытались собрать воедино образ тревоги и расчленить его в возгласе о Ханна… где ты, кто же послушает мою руку? слова хотят убедиться, что вот, всё окончилось, и я тоже должна уезжать отсюда, причем так и не поняв смысла «навсегда» Ханны, это у нее лиловые косы? нет, лиловая помада и косы, Боже, и что он думает? что себе воображает? она слышит крик, но не знает, это крик птицы или тот, другой крик, с пляжа, который говорит о чем-то неясном, непонятном, а ведь любой крик, принесенный ветром, нечленоразделен, как же мне дать ему слова и почему так важно, как он пишется?
что как пишется?
море не важно, сочинительство не важно… а что важно… важно, чтобы место Ханны не было пустым,
вот и всё, ничего другого, пустота бесконечна, пустоту нечем смутить…
О, О, О, О, О, О,
да. Это «О» должно быть написано, вспомнила она, улитка, завернувшаяся в себя, из которой, как кровавый след, тянется
пропадание
изумление
боль
погружение
радость
горе
страдание
распятие
любовь
душа
отсутствие
Отсутствие, о Отсутствие,
слова повторяются, всё те же. Слова всегда повторяются, только имена не повторяются, они неповторимы,
О Ханна… и тогда Ханна появилась. Просто возникла перед ней, она не видела, как та входила с лестницы в стеклянную дверь коридора, не видела, как приближается к ней всё с тем же воротничком из рыжей лисицы, ничего не видела, потому что хаос в душе закрывает глаза и делает их незрячими, она увидела ее прямо перед собой и одновременно с этим почувствовала, как она опускается на пол рядом с нею и берет ее руку, ту, которую она так хотела ей показать, и не просто берет, а гладит ее, это как бальзам, как крем, переливая в нее свои собственные силы, и спрашивает:
— что ты тут делаешь, Анастасия? ради бога, что ты сделала?
Ушам трудно не поверить, им веришь даже больше, чем глазам, а самая сильная вера — рука, и что она делает тут, в самом деле? Ханна оперлась спиной на дверь и тоже вытянула ноги вперед, обняв ее за плечи, ну вот, сейчас она ей скажет всё, всё ей расскажет, только вот совсем не знает, что это «всё», может быть, что-то вроде «навсегда»? она понятия не имеет, и, в сущности, ей нечего сказать, нечего, всё, что можно было бы… так ничтожно… кроме спасибо. Спасибо, что ты здесь. Спасибо, что остановила мои слезы. Спасибо, что погладила мою руку.
— но ведь ты сама мне сказала: если повязка тебе мешает, сними ее, вот, я и сняла.
— ты поэтому плачешь?
— нет, не поэтому.
Она не может сказать, почему плачет, слезы немерены, у них нет формы, текут себе и текут, их источник неясен, а слезные канальцы — резервуар, в который они втекают, чтобы найти себе путь наружу, но этот путь — полное бездорожье.
— я плачу, потому что у меня нет алиби, Ханна, я не знаю, зачем я здесь, я думала, что мое алиби — Анастасия, но сейчас я уже совсем не уверена в этом, потому что мы забыли карту Клавдии на стойке бара, я ее почти не знала, только лиловые косы, нет, лиловая помада и косы, а ночью она вышла, я совсем ясно слышала ее шаги туда-туда-и-туда, только я продолжала спать, ожидая, что она вернется в мой сон, но нет, не вернулась… я совершенно не представляю, что случилось, она пошла к лодке, той самой, что вернулась обратно в темноту, удерживаемая своей тенью, Ада правду сказала, Клавдия наверное хотела уплыть, но не смогла, нет крепче якоря, чем тень, поэтому я плачу, она даже не дождалась, чтобы ей вручили ее карту… нет, нет, я тебе лгу, что мне за дело до Клавдии, кто она мне, всего лишь две косы и лиловая помада, я плачу, потому что упустила мячик Виолы, а она мне его доверила, нет, и это не то… что мне какой-то там мячик? Виола простит… я плачу, потому что не могу расшифровать свою карту… это должно быть… всего лишь одно слово, но неправильное, вот, посмотри, посмотри внимательно,
Райан, герой романа американского писателя Уолтера Керна «Мне бы в небо» по долгу службы все свое время проводит в самолетах. Его работа заключается в том, чтобы увольнять служащих корпораций, чье начальство не желает брать на себя эту неприятную задачу. Ему нравится жить между небом и землей, не имея ни привязанностей, ни обязательств, ни личной жизни. При этом Райан и сам намерен сменить работу, как только наберет миллион бонусных миль в авиакомпании, которой он пользуется. Но за несколько дней, предшествующих торжественному моменту, жизнь его внезапно меняется…В 2009 году роман экранизирован Джейсоном Рейтманом («Здесь курят», «Джуно»), в главной роли — Джордж Клуни.
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.