Дикки-Король - [15]
— Соедините с привокзальной гостиницей в Ажене, пожалуйста.
Любезный, поставленный голос хорошо воспитанного молодого человека волнует телефонистку.
— Минуточку, Дикки…
Конечно же, фанатка. Ему было довольно трудно привыкнуть к тому, что кто угодно — пожилая женщина на улице, девчонка, журналист, старый пенсионер — обращаются к нему по имени и на «ты». Актерам, даже популярным, не говорят «ты». А к писателям, спортсменам разве так обращаются? К Боргу, например? Но он не знаком ни с писателями, ни со спортсменами, которым мог бы задать этот вопрос. У него на это нет времени. В таком поведении публики он видит не более чем издержки эстрадной профессии: некую особую фамильярность, доброжелательное презрение, к которым с недавних пор он стал болезненно чувствителен.
— Соединяю вас с Аженом, Дикки…
«По крайней мере, эта не говорит мне „ты“».
— Гостиница? Скажите, пожалуйста, приехала ли мадемуазель Шаффару? Мадемуазель Мари-Луиза Шаффару.
— Нет еще, мсье. Она, кажется, сразу поедет в театр…
— Не могли бы вы оставить ей записку?
— Не знаю, увижу ли я ее… Ночью дежурит другой…
Жалкие гастроли, третьеразрядные гостиницы — такова участь Мари-Лу, опереточной певицы (на вторых ролях в Париже, на первых — в провинции), ведущей ревю, маленькой энергичной женщины, обладающей красивым голосом и непоколебимой отвагой, но в тридцать шесть лет безвозвратно вышедшей из моды, «старой перечницы», как ее называют. Такое отношение к ней мало трогает Дикки, которому прежние связи с певицами (Жане!) или модными актрисами (Надя!) не принесли ничего, кроме неприятностей.
Чтобы послание было передано, Дикки подчиняется необходимости.
— Говорит Дикки Руа.
— Певец?
Разумеется. Какой болван!
— Да.
— О! мсье Руа, будьте уверены…
Хорошо. Настроение Дикки немного улучшается. Из-за «мсье Руа». А также от приятного сознания, что одним своим звонком он придаст больше веса Мари-Лу.
Однако тревожное состояние прошло не совсем. И будет длиться по меньшей мере еще час, пока Мюриэль не придет его гримировать. Он громче включает звук телевизора. Ему необходим хоть кто-нибудь, хоть какая-нибудь компания, пусть только для того, чтобы смотреть вместе с ним передачу «Цифры и буквы». Врач? Нет, слишком угрюм. То, что он здесь, через несколько дверей от его номера, достаточно для спокойствия Дикки.
— Номер четырнадцать, пожалуйста.
— Минуточку… Дикки…
Мгновенное раздражение. И реакция.
— Спасибо, птичка.
Долгий вздох телефонистки перед тем, как она соединяет его с Дейвом.
— Дейв? Зайдешь? Выпьем по рюмочке?
— Иду. Все равно репетиции нет. Времени не осталось.
Дейв пришел почти сразу. Его тридцати пяти лет уже не скроешь, но все же он был хорош собой — красивые породистые черты, нос с горбинкой, мужественный подбородок, синие-пресиние, хотя и небольшие, глаза, изящный рот… Временами мелькнет в нем что-то от былой славной молодости, и вдруг он снова превращается в босяка… Дикки вздыхает.
— Я позволил себе заказать два виски… — сказал Дейв с притворной услужливостью (я не более чем твой подмастерье), которую иногда так отвратительно разыгрывал… Дикки предпочитает не замечать этого.
— Посмотри-ка на этого парня! Невероятный тип! Уже шесть недель продержался! Каких только слов он не знает, старик! Иногда, кажется, что он придумывает их сам!
Дейв смягчается. К тому же официант приносит два стакана. Дикки берет свой и отливает часть напитка в стакан Дейва: порции виски поистине гигантские.
— Бережешь свое драгоценное здоровье, а? А мы ведь из деревенских!
Крестьянские корни Дикки — основной предмет шуток Дейва. Он не церемонится. Когда-то они с Дикки и Мари-Лу провели вместе столько приятных часов, так часто выручали друг друга, бывали в разных переделках, вместе горевали по поводу мелких неудач и праздновали случайные удачи… Между прочим, именно Дейв сказал однажды Дикки: «А почему бы тебе не петь?»
Для начала они отправлялись в маленькое кабаре, где Дикки пел, не заботясь о ритме, в среднем регистре, и голос его звучал довольно слабо и приглушенно. Но им было очень весело, и вечер заканчивался в джазовом кабаре, где до полуночи, но с большим блеском священнодействовал Дейв. Наконец, и Мари-Луи приезжала из Могадора. Ей было известно множество недорогих ресторанчиков, где до двух часов ночи подавали «существенные» блюда: рагу, луковые супы, всевозможные фрикасе.
Когда Дейв думал о том времени (пять лет, почти век назад), он вспоминал, что в те чудесные вечера им казалось, будто блестящее будущее ожидает не Дикки, а его и Мари-Лу, особенно его.
И вдруг метаморфоза. «Я ему не завидую, но все-таки… Фредерик!» Этому эфирному созданию достаточно было лишь встать в освещенный круг, просто-напросто выйти на сцену. И тишина обретала какой-то иной смысл! Фредерик! Создание это, бывшее когда-то его приятелем Фредериком Руа, смешным размашистым жестом, точь-в-точь как в немом кино, простирало руки, медленно подходило к краю, к самому краю сцены (слышно было, как гул в зале затихает, из угрозы превращаясь в мольбу), открывало рот, и в зал лилось нечто неописуемое, голос, который вполне можно было бы назвать беззвучным, слабым, странным, слезливым, но, будто задев самую тонкую струну, он отвечал какому-то невероятно единодушному спросу, единодушному до неприличия. Так думал Дейв. И в то же время это было изумительно, конечно, изумительно!
Франсуаза Малле-Жорис — коллекционер простых вещей: обрывков фраз, ситуаций, анекдотов. Дети спорят за завтраком, домработница поет, забыв о грязной посуде, в квартиру забредают случайные люди и остаются ночевать… Из будничных происшествий Малле-Жорис мастерски вырисовывает жизнь в ее подлинной прелести.За юмор и психологизм, за тонкую наблюдательность хозяйка «бумажного домика» удостоилась многих литературных премий. Ей также довелось быть вице-президентом Гонкуровской академии и членом Бельгийской королевской академии французского языка и литературы.«Франсуаза Малле-Жорис великолепно передает трепет эмоций и свой ироничный, критический взгляд на ближних: ее талант в редкой естественности и верности жизни».LʼExpress.
Небольшие повести, составляющие книгу известной французской писательницы, основаны на действительных событиях далекого прошлого. Захватывающий сюжет вводит читателя в мир европейского средневековья, делает свидетелем судилища над «ведьмами» и «колдунами», знакомит с процедурой инквизиционного процесса. Автор рисует гнетущую атмосферу времен, когда стремление человека познать неведомое влекло за собой жестокую кару, а порой и смерть.Рассчитана на широкий круг читателей.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».