Дикки-Король - [16]

С того вечера в Обервилье феномен повторялся сотни раз; он не имел никакого отношения к знаменитым «верхам», которые так дорого обошлись Алексу. Да и сам Дикки прекрасно сознавал, что «что-то происходило», как говорят профессионалы. «Что-то», но что? Это «что-то» не зависело от его воли, а значит, могло не повториться. Поэтому Дикки не нравилось, когда на это намекали. Он любил, чтобы с ним говорили о технике исполнения, об аранжировке, проблемах звука, о здоровье, деньгах. О вещах, которые можно ощутить, изменить, по поводу которых можно обратиться к специалистам: врачу, электрику, финансисту, к тем, кто говорит так, как с ним говорили раньше, в так называемое «старое доброе время». Иногда Дикки замечал, что с сожалением думает об этом прошлом. Или это только казалось? Сожалеть о прошлом были основания у Дейва, скатившегося вниз и не понимающего, как это случилось, — из-за оплошности, неприятия компромиссов, благоговения перед «истинным джазом», — он обвинял себя во всем, кроме «гремучей смеси»: алкоголя, наркотиков и лени, которые продолжали бесповоротно разрушать его.

— Ты видел? Он опять выигрывает! И слово-то какое обалденное: «ХЕННИНС». Семь букв и три «н»! Надо же придумать! (Он смеялся от удовольствия.) Что это за штука «хеннинс»?

— Кажется, это какой-то головной убор. Времен средневековья.

— Отлично, старичок!

— Заказать еще виски? Осталось совсем чуть-чуть, посмотри.

— Мне не надо. Знаешь, не хотелось бы давать тебе советов, но…

— И не давай, — сказал Дейв.

Слабак! А еще врача таскает за собой! Хотя пьет еле-еле и курит еле-еле, бережет себя… Дейв прекрасно знал, почему Дикки так предусмотрителен. В нем сидела тревога, страх, ужас — все что хотите. А вдруг «нечто», что происходило, перестанет срабатывать? Дикки Руа хотел обеспечить Фредерику, своему наследнику, не слишком бедное, не слишком ущербное с точки зрения здоровья существование в будущем. Ему все еще казалось, что он снова может стать прежним бедным парнем Фредериком. Он еще опасался этого.

— Не беспокойся, — ласково сказал Дейв. — Я не стану заказывать сюда. Чтобы доставить тебе удовольствие.

Бедняга Фредерик! Для него Дейв вполне мог это сделать. Пить тайком. Опускаться, но вдали от всех. Бедный, старый Дикки-Король!

Алекс то и дело бегал от шапито к расположенному в двухстах метрах от него бару «Новотеля». Разумеется, как только возникают трудности, какая-нибудь неприятность, Серж ухитряется ускользнуть, опоздать. Хорош постановщик! А усилитель? Где же усилитель? И он влетал в бар, заказывал порцию спиртного, бросался в телефонную будку, выскакивал из нее, проглатывал свой стаканчик и снова, как всегда бегом, кидался проверять, как идут дела. Концерт начнется по меньшей мере на полтора часа позже, а толпа зрителей, не знающих, куда себя деть, все увеличивалась и в любую минуту могла взбеситься и все разнести.

— Никогда, никогда еще не было такого бреда, как сегодня! — стонал Алекс. В нормальных условиях он не должен был заниматься всем подряд. В нормальных условиях. Но что считается «нормой» в этом «Ремесле» с большой буквы, как напыщенно выражаются исполнители, ни во что не ставящие все другие профессии? Алекс — художественный руководитель у Дикки. Он никакой не импресарио (ну если только на одну пятую, самую малость), не администратор, не издатель его песен, и тем более не представитель по связям с прессой (этим занимается блондинка Кристина), он не отвечает за организацию его гастролей (потому что Дикки, несмотря на свои триумфы, не слишком надеется на проценты со сборов во время гастролей: вечная его осторожность!) и не является его финансовым советником. Но Алекс суетится значительно больше, чем все эти люди, которые существуют сами по себе, выплывают на свет во время гастролей, вмешиваются, высказывают свое мнение, затем исчезают. Принеся определенную пользу. Но что значит любой из них в сравнении с Алексом, который опекает Дикки, оберегает его, заставляя при этом работать до изнеможения, — с Алексом, который предан Дикки всеми фибрами души? Он его открыл. «Я сделал Дикки», — говорит Алекс по-отцовски, со смиренной гордостью — у него хватает ума понять, что сделать «звезду» можно лишь при наличии хотя бы «ростка» таланта. Дикки в жизни Алекса — это все: ребенок, средство к существованию, орудие творчества. Поэтому, стоя за кулисами, Алекс, который отбирал репертуар, следил за рекламой, соглашался с Кристиной, — но ведь у Кристины Дикки не один! — спорил с гримершей, портным и парикмахером, надрывал глотку с журналистами, рассаживая их в зале, орал на весь мир, за исключением священного идола, он, Алекс ощущает, глядя, как Дикки выходит вперед, простирает к публике руки, открывает рот и начинает петь своим странным голосом, — да, Алекс испытывает пьянящее чувство творческого вдохновения. Он тоже, несмотря на свои сорок два года, брюшко, вьющиеся волосы, которые придают ему некоторую моложавость, на слишком облегающие курточки ультрамодного спортивного покроя; несмотря на бремя неприятностей, связанных с женой Кароль, бывшей женой, но это неважно, ведь, завершив свою непродолжительную карьеру пристрастием к алкоголю, она теперь выкачивает из него уйму денег, так что в конечном итоге ему с трудом удается отложить минимальную сумму, чтобы впоследствии в купленном в Провансе домике обрести для себя и для старика отца душевное спокойствие, возможность попивать ликер, играть в шары, да, Алекс, преодолев природную леность, как преодолевает свой недостаток левша, тоже преображается и на какое-то мгновение теряет голову. «Я тоже фанатик Дикки», — говорит он искренне, но никто ему не верит, все считают, что он просто набивает себе карманы, такова циничная природа шоу-бизнеса, и т. д., — известно, насколько предвзяты суждения людей, хотя, признаться, они не так уж далеки от истины, да, он берет, положим, берет, чтобы немного расширить земельный участок вокруг домика, положим, даже вокруг виллы, ведь на побережье в Касси еще совсем ничего нет, но другой брал бы в десять раз больше и был бы в десять раз менее полезен. Ну так что? Перемножьте-ка!