Дигитальное перо - [54]

Глава 17 (воскресенье) Город. Библиотека.

Я думал, где бы встретится с друзьями. Из защитной программы я узнал, где они. Хотелось найти негромкое место. В размышлениях я сел в транспортник, он шёл до Парнаса. Маршрут проходил через музей книги. Это было хороший вариант. Конечно, это больше походило на библиотеку. Много стеллажей, старые переплёты, запах бумаги. Любую книгу можно взять и почитать, но только там, на месте. Работников не было, только охрана следила за всем через видеокамеры. Не считая долгом больше думать над местом встречи, я позвал их туда. Сообщением, так как говорить пока был не в силах. Те откликнулись и согласились.

Я сошел на нужной остановке и прошёлся по аллее к этому небольшому двухэтажному дому. Через высокие окна виднелись бесчисленные сплочённые ряды книжной братии. Открыв всегда незапертую дверь, я прошел в небольшой коридор, где был маленький гардероб. Я оставил сушиться на вешалке куртку и, неуклюже поправляя рюкзак, направился внутрь. По пути там был кофейный аппарат, но я налил себе только воды, кофе не хотелось. Я сел за круглый стол, на котором кто-то оставил несколько книг. Что-то историческое было там, но разглядывать я не стал. Здание само по себе обволакивало историей. Как-то ведь раньше пользовались книгами для работы, для учёбы. Для настроения, наконец. И размышлений. Мировая художественная литература служила и служит этому. Книги и сейчас пишутся и издаются, просто уже давно никто не печатает это тысячными тиражами. Электронные чернила всевозможных визоров, от карманника до три-дэ проектора, заменили создание этих бумажных предшественников.

Прошло сколько-то времени. Из прихожей я услышал знакомые голоса, Градский что-то внушительно объяснял Бертычу. Оставив вещи у стула, я вышел к ним навстречу с недопитым стаканчиком. Они подошли ко мне, поприветствовали и, стряхивая мокрый снег, стали снимать свои плащи. Я ещё не совсем вступил с ними в беседу, но почувствовал нечто незнакомое в их голосах. Весёлости знакомой не было, понял я несколько секунд позже.

Нужно было уединиться. Градский сказал, что здесь есть конфиденциальные столики. Что это такое я не смог себе представить и поверил на слово. Мы пошли за ним куда-то вглубь здания, в лабиринт книжных стеллажей. Шли молча, здесь итак разговаривать подолгу было не принято, а сейчас вообще не очень хотелось говорить лишнее. Градский знаком указал нам, что пришли, и мы остановились перед какими-то мутными стеклами.

Конфиденциальным столиком оказалось отгороженное от других таких же столов двумя нетолстыми стенами пространство, ещё одна сторона которого выходила окном на улицу и последняя была из матового стеклопластика с раздвижной полупрозрачной дверью. Конечно, от громких звуков такая шумоизоляция не спасала, но обычный разговор могла и утаить, оставив наблюдающему из музея только неясные силуэты. Они оба взяли себе по стаканчику кофе, мы уселись и я оказался напротив них. Мы закрыли за собой дверь. Настал момент, тяжелее которого я в жизни не испытывал.

– Послушай, Бит, дело оказалось куда серьёзней, – сразу взял слово Градский, – Бертыч, можно я сначала скажу? Даже не знаю с чего начать. Вообщем, дело вот в чём. Нет, знаешь, ты меня сначала прости. Прости за то, что я тебе должен сказать. Я, как друг, тебе такое говорить не должен, но если дружба наша чего-то стоит, то ты всё поймёшь.

Бертыч смотрел на него изподлобья, хмурые брови были сомкнуты. Он был не брит, что было на него не похоже. То и дело его рука сжималась в кулак, отчего по оголенному предплечью пробегал рельеф мышц. На скуле очень резко была прочерчена единственная молодая морщина.

– Да, так вот, – перехватив его взгляд, продолжил Градский, – суть положения такова. Как ты знаешь, я член совета по художественной культуре гуманитарного института. За последние пять лет была проделана большая работа по организации участия в художественном турне “Межпланетный свет”. Эту работу делал не один я: художники, которые писали и представляли нам картины на наших вернисажах, сами организаторы этих мероприятий, люди из поддержки художественных мастерских и мы, те, кто доказывал земным комиссиям, что тоже имеем право выставляться на других планетах. Все мы участвовали в большой программе по созданию условий для работы и дальнейшему отбору картин для этого турне. Художники иногда, я знаю, ночи проводили в студиях, лишь бы создать что-либо достойное от лица нашей Синеи. Конечно, творили от души, никто никого не заставлял и специально не заманивал. Но самое главное для этих людей, а я с ними со многими знаком, узнать мнение из других миров о том, что они написали. Не столько их манит престиж такого мероприятия, сколько очень серьёзная оценка собственного творчества. Не всех, но в основном. Некоторые и здесь уже знаменитости. Но для них это не предел. Они хотят знать о себе больше. Одним словом, ни художников, ни своих коллег организаторов я не могу подвести. Я не могу подвести такое огромное количество народа. А теперь, собственно, суть: мне не пришлось искать встречи с Эдисоном, он сам пришёл ко мне сегодня на кафедру. Он вежливо отдал мне конверт и быстро ушёл, сославшись на занятость. В конверте была распечатанная копия конторского договорного бланка с пунктами по принятию решения нашего участия в этом конкурсе в этом году. С открытой графой о переносе на следующий. Он связан с Контролой, понимаешь, Бит. Он зарежет, не моргнув, все усилия за последние полтора года. Слать картины через космос, ты представляешь, как это дорого? Нам никто просто так разрешения на это не даст. Всё, о чём мы с ними договаривались, сводили сметы, подгадывали сроки – всё пропадёт. Им же всё равно, что в этот год, что в следующий. А что сказать художникам? Ведь мы вышли по договорённостям на предварительный уровень. Мы ждём финального одобрения после зимы. Всё для этого есть и даже конторские пошли слегка навстречу. И я знаю с заседаний совета, что в этой графе прочерк, а не открытая дата. Бит, нам надо искать другой путь. Я не могу тебе помочь с этим. Ты уж прости меня, если можешь. Но я, правда, не могу.