Дигенис Акрит - [3]

Перед безмерной стойкостью[49], отвагой благородной,

К эмиру обратились все, вскричали в один голос:

«О мире[50] попроси его и прекрати сраженье,

Чтоб зла не причинил тебе ромей отважный этот».

190 И повернул назад эмир, и в бегство обратился,

И пораженье испытал кичащийся чрезмерно —

Ведь никогда не назовешь достоинством кичливость.

Отбросил меч он в сторону, поднявши кверху руки,

И по обычаю своих сложил крест накрест пальцы[51],

195 И обратился к отроку с такими он словами:

«Довольно, славный юноша,— победа за тобою.

Сестру свою теперь бери и всех, кто в плен захвачен».

Покинувши ристалище, пошли они к палатке,

И можно было увидать, как радостные братья,

200 Воздели руки высоко и стали славить бога,

Так говоря: «Господь, лишь ты один хвалы достоин,

Кто уповает на тебя, позора не увидит».

Исполненные радости они обняли брата,

Целуя голову его, целуя его руки,

205 И все[52] с горячею мольбой к эмиру обратились:

«Отдай же нам, эмир, сестру, согласно обещанью,

И сердце наше успокой, охваченное горем».

Тогда ответил им эмир, от них скрывая правду:

«Вручаю вам печать свою — палатки обойдите,

210 Ищите, где желаете, осматривайте лагерь,

И отыскав свою сестру, домой идите с нею».

А те с великой радостью печать эмира взяли

И принялись за поиски, не ведая обмана.

Искали, где могли они, искали безуспешно,

215 Когда ж печали полные пошли назад к эмиру,

То земледельца встретили из сарацинов родом,

И через драгомана стал тот спрашивать у братьев:

«Что ищете вы, юноши, из-за кого скорбите?».

Ответили они ему, слезами заливаясь:

220 «Похитили вы девушку, сестру родную нашу,

Не можем мы найти ее, и жизнь нам стала в тягость».

Тогда, вздыхая, сарацин сказал в ответ искавшим:

«Обрыва вы достигнете, пройдя через ущелье,—

Там перебили мы вчера красавиц благородных,

225 Что отказались нашему желанью покориться».

Погнали братья лошадей, подъехали к обрыву,

Убитых много[53] там нашли и кровью обагренных,—

Иная обезглавлена, без рук, без ног другая,

У третьей — вспоротый живот, отрублены все члены,

230 И опознать замученных никто б не смог на свете.

И охватила братьев скорбь при зрелище ужасном,

Подняли прах они[54] с земли и головы посыпав,

В отчаяньи рыдали все, стенанья шли из сердца:

«Какую взять из этих рук и из голов оплакать?

235 Какой обрубок нам узнать и матери доставить?

За что, сестра прекрасная, бесчестно ты убита?

Скажи, душа сладчайшая, как все это случилось:

Зачем лишила света нас, безвременно угаснув?

Как руки варваров тебя на части разрубили?

240 И как не отнялась рука жестокого убийцы,

Что сострадания не знал к твоей красе чудесной

И не проникся жалостью, твой дивный голос слыша?

О благородная душа! Перед лицом позора

Ты смерть охотно предпочла и страшное убийство.

245 Скажи, сестра любимая, душа и сердце наше,

Как отличим теперь тебя от остальных убитых?

Неужто отнято у нас и это утешенье?

О час, страшнее всех других, и день, несчастья полный,

Да не увидишь солнца ты, не озаришься светом,

250 Да ввергнет в мрак тебя господь — сестру родную нашу

Бесчестно и безжалостно злодеи изрубили!

С какою вестью явимся мы к матери скорбящей?

Зачем завидовало ты красе сестры, о солнце[55],

И погубило девушку, что блеском всех затмила?».

255 Так и не смог никто из них сестру найти родную,—

Могилу сделали одну, зарыли всех убитых,

И со слезами горькими и со скорбящим сердцем,

К эмиру тотчас возвратясь, в отчаяньи сказали:

«Эмир![56] Сестру назад верни, а не вернешь — убей нас,

260 Ведь без нее никто из нас домой не возвратится,

И смерть нам легче вынести, чем вынести утрату».

Когда услышал то эмир и их печаль увидел,

Он братьев начал спрашивать: «Чьи дети вы? Откуда?

Какого рода отпрыски? В какой живете феме[57]?»

265 «Мы в Анатолике[58] живем, мы из ромеев знатных,

И происходит наш отец из рода Киннамадов,

А наша мать — из рода Дук, и Константин ей предок[59].

Стратигами поставлены дядья и братья наши,

Двенадцать их у нас[60] в семье — вот от кого мы родом.

270 В изгнанье ныне наш отец из-за причины глупой[61],—

Доносчики какие-то несчастье причинили;

Да и самих нас не было, когда ты к нам ворвался,—

Служили мы стратигами, границы охраняя,

А окажись мы у себя — все б кончилось иначе,

275 И даже в дом наш никогда войти б вы не посмели;

Но не застал ты нас, и вот, легко тебе хвалиться.

О высший средь эмиров всех и первый из сирийцев,—

Да сможешь ты Багдад[62] почтить! — Скажи теперь нам, кто ты,

И если наши родичи вернутся из похода,

280 И если из изгнания отец домой вернется,

Знай, что разыщем мы тебя, где б ты ни очутился,

И дерзость не останется твоя без наказанья».

«О, юноши прекрасные,— эмир ответил братьям,—

От Хрисоверга[63] я рожден, а мать моя — Панфия[64],

285 Дед прозывался Амброном[65] и дядя мой — Кароес[66].

Ребенком маленьким я был, когда отец мой умер,

И поручила меня мать сородичам-арабам.

У них воспитывался я в законе Магомета[67],

Когда ж увидели они, как счастлив я в сраженьях,

290 То сделали владыкою над всей землей сирийской

И дали мне три тысячи копейщиков отборных.

Всю Сирию я подчинил, взял Куфер[68] во владенье,—

Пускай немного похвалюсь, но говорю вам правду,—

Прошло немного времени, Ираклию[69] разрушил

295 И овладел Аморием, Икония достигнув